Живая мозаика

Наблюдая за юношей, я вдруг с пронзительной ясностью припомнила далекий-далекий день, когда вот так же, в тамбуре громыхающего старого трамвая, образца неведомо какого года, возвращалась домой после своей первой заводской смены.

С утра еще совсем новенькая спецовка из темно-синей ткани благодаря моим стараниям к вечеру приобрела глянцевитый блеск и стала похожей на кожанку. Добиться этого в такой короткий срок было не так то легко. Пришлось пожертвовать обеденным перерывом.

Наскоро проглотив бутерброд с «таком», а попросту кусок серого хлеба, и выждав, когда цех опустеет, я принялась старательно втирать в ткань куртки машинное масло, смешанное с металлической пылью. Получилось просто замечательно: за какие-то полчаса куртка приобрела солидный, бывалый вид. А комсомольский значок, прикрепленный на нагрудном кармашке, из которого выглядывали поблескивающие рожки кронциркуля, как бы завершал общую картину.

Умываться после смены я, разумеется, не стала. Даже не воспользовалась ветошью, чтобы обтереть руки.

Правда, я едва не нарвалась на неприятность. Наш комсорг тщательно следил, чтобы новичкам создавали нормальные условия. Встретив меня возле проходной, он решил, что мне подсунули старую спецовку. И страшно возмутился. Стоило немалых усилий доказать, что именно такую я и хотела получить.

Комсорг понимающе хмыкнул, видимо разгадав тайну превращения новой куртки в эту замурзанную робу.

Домой возвращались с подружкой Валей, громко и оживленно разговаривая. Обменивались впечатлениями нашего первого рабочего дня, с удовольствием произносили новые, еще полные удивительного смысла слова: суппорт, резец, расточка, резьба, норма, план…

Нам было радостно ощущать одобрительные, а порой и удивленные взгляды пассажиров: совсем еще девчонки, а, поди ж ты, управляют техникой, трудятся.

Память, память, какие богатства ты хранишь в своих потаенных глубинах! И достаточно порой незначительного толчка, чтобы прошлое стало явью.

И как я была благодарна этому чумазому юноше за воскрешенный в памяти тот далекий день — одни из самых светлых дней моей юности!

Подошла, спросила:

— Металлист?

— Фрезеровщик. А как вы узнали?

— По спецовке… — слегка усмехнулась я.

Юноша воспринял это вполне серьезно.

— Третий разряд оформляю…

Я от души поздравила молодого фрезеровщика, пожав уже успевшую загрубеть мальчишескую руку.

Дома поднесла ладонь к лицу, с удовольствием ощутив памятный запах машинного масла и металла. Запах заводского труда и рабочей романтики.

ЦАРЕВНА

Недавно, разбирая старые фотографии, я нашла любительский снимок, с которого, улыбаясь, смотрела миловидная девушка, каких в России, как ромашек на летнем лугу. Теплая волна прилила к сердцу. И надо мной зашумели синие ветры юности, которой дано видеть мир сквозь увеличительные линзы.

Большеглазая девушка, запечатленная заводским фотографом в те далекие годы, казалась мне прекрасной. И она действительно была красива, наша Царевна.

Впервые я услышала о ней от Коли Черемыкина — моего соседа по станку. Коля пришел меня навестить (к больным полагается проявлять внимание) и рассказать о цеховых новостях.

Событием номер один оказалось появление в цехе новой сверловщицы.

Особым красноречием Николай не отличался, а тут вдруг разговорился.

— Это же надо, — в его голосе слышалось явное восхищение, — Пашку Красильникова так отбрила, что тот онемел. Да еще пригрозила, что если посмеет еще раз дать волю рукам, то схлопочет пощечину.

— Ну, а Пашка что?

— В том-то и дело, что ничего. Буркнул только: «Подумаешь, царевна!» — и пошел, как побитый. Теперь новенькую все называют Царевной. Да она и впрямь на царевну похожа. Такая, как тебе сказать…

— Ну, ну, живописуй. Ты ведь мастер.

Николай обиделся:

— Тебе как другу, а ты ехидничаешь…

Уходя, он положил мне в руку теплое антоновское яблоко. Целый час держал в рукаве, не решаясь отдать. А может, просто забыл о нем.

И где только достал? В те годы на Урале, да еще зимой яблоки были редкостью…

Ночью мне приснилась Царевна. Шла она по цеховому пролету в парчовом сарафане, гордая и недосягаемая. Пашка — первый заводила и озорник, шел за ней, с мольбой протягивая руки.

На другой день долго разглядывала себя в зеркало, горько сожалея, что обрезала свои длинные косы: короткая стрижка придавала лицу мальчишеское выражение. А тут еще дурацкая привычка сутулиться и на ходу размахивать руками. Решила выработать плавную походку, гордо откидывать голову и улыбаться загадочной скупой улыбкой.

Еле упросила врача закрыть бюллетень: ну сколько же можно сидеть дома?

В цех пришла задолго до смены. Первым, кого встретила, был Аким Трифонов, известный своей серьезностью и полным отсутствием франтовства. Подумать только, коричневую кожаную тужурку, полученную в премию, отдал младшему брату — конопатому нескладехе Федьке!

Акима словно подменили. Вырядился, как на первомайскую демонстрацию.