Живая память. Том 3. [1944-1945]

Майор Стехов попросил меня показать, что мы с Пономаренко «наизображали». Он разложил рисунки около Медведева и, попыхивая трубкой, стал цепким взглядом шарить по портретам. Командир молча и, как мне показалось, рассеянно переводил взгляд с одного рисунка на другой. Мысли его были, видимо, где-то далеко: он думал о предстоящем марше. Оба портрета не были дорисованы. И он вопросительно глянул на меня. Я подтвердил, что, к сожалению, не успели закончить. Стехов бережно сложил рисунки в альбом, велел передать их на хранение Цессарскому и просил при первой же возможности оба рисунка непременно закончить.

Однако больше такой возможности не представилось. Той же ночью отряд выступил в поход.

10

Пятнадцатого января сорок четвертого года во время дневной стоянки отряда на хуторе Тростянец от нашего обоза отделился серенький «опель». За рулем его сидел Ваня Белов, рядом с шофером восседал переодетый в обер-лейтенанта Пауля Зиберта Грачев, позади него — Ян Каминский. Командование отряда проводило «опель» за околицу. И кто бы мог подумать, что эти проводы отважных разведчиков окажутся последними…

«Опель» выскочил на шоссе, «втерся» в толчею отступающих гитлеровцев и направился через Луцк во Львов. Туда же, только проселочными дорогами и овражистыми полями Волыни, двинулся и весь наш отряд. Это был самый изнурительный и самый опасный за всю двухлетнюю историю отряда рейд. С востока все слышнее гремела канонада. Фронт, раньше находившийся от нас за добрую тысячу километров, теперь сзади накатывался девятым валом. Вокруг панически бежали фашистские орды, в бессильной злобе уничтожая все живое на своем попятном пути. Зимнее ночное небо зловеще озарялось — кругом полыхали деревни и хутора. Наш длиннющий обоз из трехсот фурманок продирался рокадными дорогами на запад. Мы отбивались от фашистов, атакующих нас то спереди, то сзади, то с флангов. Мы сметали засады бандеровских банд, хоронили своих павших товарищей и спешили к Львову. В сражении под Бродами, где на нас напали батальоны галицийской дивизии СС, иссяк последний боезапас отряда. Мы вынуждены были маневрировать, искать обходные пути.

Тем временем Красная Армия стремительно наступала. И вот на рассвете 5 февраля нас настигли авангардные части Первого Украинского фронта! Салютом из последних зарядов мы приветствовали нашу армию. Но долгожданный выход на Большую землю был омрачен для нас полным разрывом связи с Грачевым и его сподвижниками во Львове. Больше от них вестей в отряд уже не поступало.

* * *

6 ноября 1944 года мы, немногие из медведевцев, вернувшиеся в Москву, стояли в строю и слушали Указ Президиума Верховного Совета о присвоении посмертно высокого звания Героя Советского Союза тому, кто действовал рядом с нами в обличье фашистского офицера Пауля Зиберта. Это был Николай Иванович Кузнецов! Только тут мы узнали подлинное имя нашего боевого друга, имя, ставшее ныне легендарным. О его поистине фантастических подвигах рассказывают книги; его образ запечатлен в монументальной скульптуре, на живописных полотнах и в кинофильмах.

Мой несовершенный и незавершенный рисунок является не столько портретом, сколько эскизом к нему. Но он остался единственным изображением Кузнецова с натуры. Чудом сохранился он во всех передрягах последнего похода отряда и затем был передан в Ровенский музей партизанской славы.

Рисунок Гриши до сих пор, к сожалению, не найден.

При каждой встрече с членом Союза художников Казахстана Григорием Григорьевичем Пономаренко мы горько сожалеем об одном и том же: именно о том, что не довелось нам закончить портрет легендарного разведчика Николая Кузнецова, пока он был с нами.

Диодор Циновский. Новеллы карикатуриста

Каблук

Хочу рассказать об одном случае из фронтовой жизни. Начну с Петра Васильевича Федорова, цинкографа нашей армейской газеты «За Родину».

Звали его все мы в редакции просто дядя Петя, по причине солидного возраста. До войны он работал в Ленинграде. Большой мастер цинкографического дела. Но — леноват… Огромного роста, худющий, большеносый. Размер обуви за 46. Ворчун, каких свет не видывал! С ним мы прошли всю войну, он был моим другом и недругом одновременно…

Рисунок, с которым связан этот эпизод, был напечатан в газете 28 марта 1944 года. Одновременно с приказом о выходе наших войск на государственную границу — реку Прут.

Резал я этот рисунок на линолеуме, точнее — на последнем куске линолеума. Случай редкий в моей фронтовой практике. Скажу не хвалясь: всегда имел про запас всякую всячину, которая могла пригодиться в работе. Резал срочно, быстро, как бывало всегда в походных условиях.

Дядя Петя «загорал» — цинкография очередной раз вышла из строя. Половина тиража уже была напечатана, и у меня на столе лежал свежий номер газеты. Необходимо было отправиться на поиски линолеума. Обычно я сдирал его с разбитых трофейных машин. Предпочитал «оппель»: его шоферская кабина отделывалась добротным линолеумом. Только было собрался уходить, вбегает запыхавшийся Козленко, наш печатник.