4-е:
– Коля, поехали отсюда.
При этом рожа у меня самопроизвольно кривится – вроде как тут воняет и место самое неподходящее.
Мотор, выпустив потребный заряд гари, взревел, и, лихо развернувшись, мы отъехали на наше привычное место – под высокой акацией на самом краешке площадки, в тенек; повылезали из броника, ноги лениво разминаем, закуриваем…
Но не успел я толком затянуться сигаретой, как от будки раздалось:
– ЛЕЙТЕНАНТ, КО МНЕ!
Ах ты ж сука такая… Заело-таки. Я не обернулся, продолжая разговор с ребятами. «Не слышу».
– КО МНЕ, ЛЕЙТЕНАНТ!
Я обернулся с удивленным лицом – подполкан стоял в нескольких шагах от своей будки в позе, достойной увековечения в бронзе; только вместо фамилии и имени богатыря – подпись «Строевая стойка Советской армии»…
Я щелчком отстрелил сигарету – по длинной дуге, с тоской проводив ее взглядом
И пошел через освещенную солнцем площадку. День был жаркий.
Ну-ну…
Они нас просто боялись, эти Чернобыльские Начальники.
Как зачумленных.
Потому что мы – радиационная разведка.
То есть, по-умному выражаясь, «как вторичных источников облучения». А также «заражения».
«Облучение» – это то, что с этих разведчиков, которые сами неизвестно сколько уже нахватались, светит. А «заражение» – радиоактивная пыль, которую они с себя везде трусят. Шастают по зоне невесть где, а потом тут рядом отираются – вроде как так и надо…
Однажды сам НАЧАЛЬНИК отдела РАДИАЦИОННОЙ РАЗВЕДКИ в штабе ПОБОЯЛСЯ ВЗЯТЬ ПИШУЩУЮ РУЧКУ у своего подчиненного офицера! Я просто охренел, когда понял, что происходит!
Это было вообще кино!
Данные тогда я уже отдал, и их наносили на расстеленную на столах карту радиационной обстановки… А начальник разведотдела сидел в сторонке за отдельным столом, его работа – вписать в приготовленную мной бумажку-донесение цифру-дозу, которую мы якобы сегодня получили. Ну и придумать ее, естественно. И расписаться.
А он начал выделываться:
– Ну, сколько мне вам написать?
Я промолчал: скажи «Сколько положено» – он вообще ноль целых хрен десятых напишет… И сколько тут на самом деле положено? А сколько получено на самом деле?
А он продолжал, пренебрежительно вертя в руках нашу бумажку:
– Знаю я вас – вы вообще никуда со стоянки в Чернобыле не выезжаете. Или выедете, где-то в посадке спрячетесь, насочиняете там всякую херню, а потом сюда тащите – нам яйца морочить. Еще и дозу им за это пиши…
Я не сказал ничего.
– Ну что мне вам написать? Какой маршрут?
– Там написано.
Он впервые соизволил взглянуть на наше донесение: «24.07.1986 БРДМ № 80 вел разведку по маршруту Биостенка. Экипаж в составе: Командир
– А-а, Биостенка… Небось опять меряли, из машины не вылезая… – Он поразмышлял. – Ну, 0,5?
Полрентгена за Биостенку – маршрут разведки Рыжий Лес-3 – это было оскорбление. Я промолчал.
– Ну ладно, я сегодня добрый – 0,6. – И он потянулся за своей ручкой.
И оказалось –
Он начинает озабоченно прощупывать свои карманы, утыканные индивидуальными дозиметрами.
Сначала куртку… Потом брюки.
Безрезультатно.
Не глядя, вытягиваю из своей полевой сумки ручку. Протягиваю ему.
А он ее в упор не видит.
Выдвигает ящики стола, роется…
А я держу свою обычную школьную шариковую ручку, изрядно уже пальцами заполированную, у него перед носом.
А он этот нос от нее воротит.
Загадочным маневром отворачивает голову вбок: там на составленных в кучу столах, на разостланной карте лежат на животах офицеры, наносят обстановку – их обтянутые хаки задницы торчат во все стороны, как лепестки цветка:
– Есть тут у кого-нибудь ручка?
Из-за частокола задниц доносится: «Нету. Тут фломастеры еле пишут…»
А я держу перед ним свою потускневшую в разведках ручку…
Как бы только что заметив, подполковник обращает взор на меня.