Выдвигает ящики стола, роется…
А я держу свою обычную школьную шариковую ручку, изрядно уже пальцами заполированную, у него перед носом.
А он этот нос от нее воротит.
Загадочным маневром отворачивает голову вбок: там на составленных в кучу столах, на разостланной карте лежат на животах офицеры, наносят обстановку — их обтянутые хаки задницы торчат во все стороны, как лепестки цветка:
— Есть тут у кого-нибудь ручка?
Из-за частокола задниц доносится: «Нету. Тут фломастеры еле пишут…»
А я держу перед ним свою потускневшую в разведках ручку…
Как бы только что заметив, подполковник обращает взор на меня.
И туг на поверхности заряженной грозовой тучи — моей рожи то есть — неожиданно появляется смешливый зайчик.
Неуловимый и ненаказуемый.
Какой-то миг он смотрит на мою ручку. Решается…
Берет ее.
Выписывает дозу.
Я беру ручку и бумажку.
Проверяю:
«1,5 Р».
Нормально.
…Грозовые тучи расходятся…
А-а, так чем там с тем подполковником:
связистом закончилось?Да, в общем, ничем.
Ну, подхожу я к нему без всяких глупостей типа «перехода на строевой шаг при подходе к начальнику», просто подхожу, докладываю, вскинув руку к козырьку кепи:
— Товарищ подполковник, лейтенант такой-то по вашему приказанию прибыл.
Он начал без предисловий:
— Кадровый? — В смысле — кадровый ли я офицер?
— Никак нет.
— Двухгодичник? — Уже потише. Двухгодичник — это офицер запаса, на два года призванный служить в кадровую армию.
— Никак нет. — И, чтоб до конца ситуацию определить, добавляю: —
(Так замзавразведотдела когда-то протянул: «…А-а, «из народа», — когда узнал, что я офицер из запаса — не кадровый и не двухгодичник; мне выражение понравилось.)
Все было сказано.
Он мне не мог сделать ничего.
И мы оба это знали.
То есть он, конечно, «мог», но накажут меня или нет мои прямые начальники — ротный, комбат (командиру бригады уж точно не до меня) — это большой вопрос, и почухаюсь я от этого наказания или нет — еще больший; а вот над ним весь штаб будет потешаться, что ему не хрен делать — к разведчикам прицепывается… Это не то что кадрового — тот бы трясся: как же, «пятно в биографии»! И двухгодичника тоже можно прищучить — ему там характеристика хорошая нужна или еще что… А мне что? Я пришел — и я ушел; и меня мало колышет, присвоят мне очередное звание «старший лейтенант запаса» пятью годами раньше или пятью годами позже — или вообще никогда-
То есть он, конечно, кровь мне попортить может, но для этого ему нужно столько усилий потратить, такую машину раскрутить, стольких людей убедить — чтоб меня действительно-таки вздрючили… Да и за что?
И мы оба это знали…
Силы противников оказались равны, и теперь нам предстояло — каждому — «сдать назад, не делая резких движений»…
— Ну, что ж вы так, товарищ лейтенант, неуважительно — при моих подчиненных? — сказал он совсем другим тоном.
— Ну и я ж тоже, товарищ подполковник, не сам был…
Взаимоуважительный разговор коллег…
В общем, мы разошлись.
…Подморгнув приятелям, довольный, понес я данные в штаб…
Мерки разведки: Все относительно
— Они лазят везде без респираторов, ни хрена не боятся — радиации ж не видно!
Это начальник разведотдела так о нас, о своих подчиненных, кладущих ему на стол в уютной комнате листочки со столбиками цифр с маршрутов разведки.
Я б тоже, наверно, таким умным был, если б в штабе всю свою чернобыльскую службу просидел…
Потому что это в теории все хорошо.
Это в теории: «при обнаружении радиоактивного заражения или его признаков на местности немедленно одеть респираторы».
Ну, одели.
И сколько в них быть? Если ты находишься на этой самой «зараженной местности» дни — недели — месяцы?… Работаешь, ездишь, спишь, ешь… Живешь, короче.
Поневоле поделишь эту «территорию» на «более зараженную» и «менее» —
Поначалу, смотришь, новичок разве что не спит в респираторе.
Потом, глядишь, его уже «отпустило»:
По дороге в Чернобыль когда оденет респиратор, а когда и нет.
По Чернобылю ходит без респиратора…
Как другие.
Как большинство.