Живая смерть

Его крик, трижды прокрутившись в лабиринте, возвратился к Жоакиму, вынырнув сразу из двух проходов, — впереди слева и сзади справа. Ученый развернулся и споткнулся о камень. Выпав от удара из рук, лампа на мгновение выхватила из мрака позеленевшие от плесени и накопившейся веками грязи стены; она шлепнулась на пол, и обрезанный выступавшим углом конус света выхватывал теперь из темноты лишь небольшой участок, жестко окантуривая гуду червей, копошившихся в животе гигантского паука.

Жоаким потянулся закованной в перчатку рукой за лампой. Паук, несомненно, был мертв. На его суставчатом туловище болтался кусок оборванной цепи.

Ученый высветил часть коридора прямо перед собой, и резко отпрянул. Всего в нескольких сантиметрах от сапог пол проваливался в угрюмо черневшую прямоугольную дыру. От волнения у него закружилась голова. Жоаким оперся рукой о стену, но тотчас же отдернул её. Он натолкнулся на что-то податливо-мягкое, нечто живое, чья плоть вздрогнула под его пальцами. Биолог пристально вгляделся, но было уже поздно: тварь удрала. Чьи-то лапы проворно простучали по плитам позади кучи обломков: «Это крыса, вне всякого сомнения, она», — постарался убедить самого себя Жоаким, чтобы не дать разгуляться воображению, способному нарисовать куда более мерзкую картину.

Осторожно, на цыпочках, он отодвинулся от колодца. Странно, однако! Он готов был поклясться, что уже проходил этим путем. Но сие было немыслимо. Тогда, спрашивается, сколько же раз он поворачивал обратно? И вообще: с какой стороны он сюда приплелся? Жоаким ещё раз позвал Марту. В ответ дробный смех, прозвучавший где-то далеко-далеко, но затем быстро приблизившийся. Ясно: он никак не мог доверять акустике этого лабиринта, безобразно деформировавшей расстояния. Тогда ученый заковылял на авось. На лбу морозко выступила испарина при мысли о Марте, плутавшей здесь без какого-либо источника света.

Неожиданно он вновь услышал её где-то справа, на этот раз — он был абсолютно уверен — совсем недалеко. Она распевала другой куплет своей лишенной видимого смысла песенки:

На пышном ложе злотом,
На пышном ложе златом
Краса-королева забылась сном.
Почему?
Корона ее — цветов увядших сонм.

— Марта! — что было духу крикнул Жоаким. — Прекратите петь эту чепуху, дорогая. Отзовитесь! Говорите спокойно, потому что из-за эхо невозможно правильно ориентироваться в этом хаосе коридоров… Марта!

Он стал осторожно пробираться в казавшуюся тупиковой галерею и лишь в самый последний момент заметил открывшуюся сбоку щель с неровными краями. Он смело сунулся туда, обдирая плащ о стены, чуть не упал, ступив на покатую кучу мусора, забившегося ему в сапоги. Позади вновь раздался явно безумный голос:

Глаза ее ввалились совсем,
В глазницы втянулась пара очей.
Чудо-тело стало грудой… костей.

Жоаким обернулся. В углу притулилась Марта. Капюшон оторвался и беспомощно висел на плече, спутанные волосы — все в паутине. Она натужно покачивала головой — слева направо, снова налево…

Заслоняясь от резкого света лампы, она прикрыла глаза рукой и повторила, скорее речитативом, чем напевая:

— …Чудо-тело стало грудой… костей, dominus benedicat vos.

Жоаким сразу же по характерному звучанию признал тот самый язык Лациума, на котором были написаны древние книги. Он заскользил по наклонному склону. В сапоги набилось ещё больше гравия. Устало присел возле молодой женщины. Та, помаргивая, взглянула на него и вдруг зашлась в пронзительном вопле, который втянулся в бесконечную путаницу ходов, и ломаясь об острые зубцы камней, покатился, изломанный на тысячи осколков-эхо, куда-то далеко, отскакивая от свода к своду.

— Марта! — умоляюще произнес Жоаким, крепко прижимая её к груди. Марта, успокойтесь! Это же я, Жоаким.

Она выдохнула:

— Почему?

— Что? — недоуменно переспросил биолог, прежде чем сообразил, что этот вопрос входил неразрывной частью в распевавшиеся ею куплеты старинной песни.

Марта повторила:

— Отчего, что такое, о чем разговоры?… Королева уже давно умерла. И ветер рыдает под дверями.

Затем она принялась тихонько всхлипывать.

Совсем обессилев, Жоаким чуть было не расплакался вместе с ней от осознания собственной немощи, ужаса и отчаяния.

Его губы предательски задрожали, и он крепче сжал Марту в объятиях.

3

Марта замкнулась в покорном молчании.

Жоаким не смог бы сказать, сколько часов он подталкивал её перед собой, фактически таща молодую женщину на собственном горбу по извилинам подземелья. Он безуспешно пытался отыскать выход. Свет лампы постепенно тускнел, и он старался теперь зажигать её пореже — только в опасных местах и при разветвлениях. Большую часть времени он пробирался на ощупь.

Пару раз ученый прикорнул, растянувшись прямо на плитах. Но перед этим, дабы исключить возможность побега Марты, он связывал её полосками своего разорванного плаща.