Читаем Живая вещь полностью

Руфь казалась ему красивой. Когда её не было рядом, ему нравилось думать о ней: спирально заплетённая коса, овальное лицо, опущенные веки, маленький молчаливый рот с полными губами, спокойные руки, пространство от плеч до груди, пространство от груди до талии. Но чаще всего перед глазами вставала именно толстая переливчатая коса, как она извивается между лопатками. Хотелось ему эту косу потрогать, хотелось бережно расплести эту спираль, чтобы волосы раскинулись вольно, как той ночью, когда через стеклянную дверь кухни, в Центре полевых исследований, он увидел их распущенными.


С тех пор как в Центре полевых исследований ему представился Бог подземных муравьиных лабиринтов, он не предпринимал по этому поводу никаких мыслей. Да и какие тут могли быть мысли? Он возил и возил тележку с книгами, незадумчиво, по коридорам больницы. И вот однажды летом он возвращался с работы просёлками на велосипеде в Блесфорд, путь не близкий, мимо Лонг-Ройстон-Холла, где Фредерика два лета тому назад играла королеву Елизавету в пьесе Александра, — теперь там вовсю шумели бульдозеры, перекапывали пастбища, чтобы на их месте возвести новый Северо-Йоркширский университет. По травистым обочинам рос купырь, и густо с его кружевных зонтиков лилась зеленовато-белая пыльца; а ещё там были высокие нивяники, маленькие лимонно-жёлтые львиные зевы, фиолетово-серые скабиозы и маки с лепестками накрахмаленного алого шёлка. У Маркуса вдруг возникло, уже знакомое из прежнего опыта, острое физическое ощущение жизни, в котором была полнота и таилась опасность; носовые проходы, горло и лёгкие, не желая впускать летучую пыльцу, тем не менее словно трепетали в обострённом к ней внимании. Он и видел всё с пронзительной чёткостью, яркостью: как неровно, но равновесно чередуются, составляя сложный узор, камни сложенной всухую длинной серой стены, как затейливо — если провесить между рдеющими головками линии — соединяются, в треугольники, в петли, эти маки среди поля, утопающего в белой, синей, зелёной дымке. Носовая полость как будто распросторилась, напиталась кислородом и сделалась болезненно чувствительной, словно вот-вот распухнет, зачешется, заколет множеством иголочек, как обмороженное место. Он свернул и зачем-то поехал через поле молодой кукурузы, по отлого вверх ведущей тропинке; отовсюду по сторонам торчали прозрачно-зелёные, будто стеклянные, початки в тонких нитках волос. Оказалось, что тропинка вела на небольшое, вроде холмика, возвышение, где стояло несколько вязов, около семи штук, один старый, прочие помоложе. Деревья подымались из жёсткой, высохшей травы, их кроны нависали как невнятной формы облачка, их ветви скрещивались как дуги. Он уселся у подножия одного из деревьев, рот и нос завесил платком. Отметил, что снова чувствует себя счастливым, — но было это так же опасно, как физическая полнота бытия. Эти чувства, как пустые слепящие пятна, нащупаны были светом у него в черепе, а по краю их билось разноцветное призматическое, говоря об опасности. Он старался не шевелиться. Он принялся изучать это дерево.

Вокруг основанья ствола густо и беспорядочно сплелись нижние ветки и прикорневая поросль, а между ними, точнее под ними, зачастую беря начало от комля ещё в воздухе, могучие, жёсткие, узловатые корни жадно тянулись к земле, вспарывали землю и в ней исчезали. Если же повести взглядом вверх, то видно, как ствол дерева, в шрамах, трещинах и узлах, идёт кверху, фактически не отклоняясь от вертикали. На определённой высоте, однако, он разделяется на стволы-отводки, в них повторяясь, а от этих отводков идут, тоже им вторя, ещё меньшие стволики, и все они тянутся, пробираются вверх; чем-то это напоминало отвердевший, бивший кверху источник или фонтан. От стволиков отходили толстые вторичные боковые сучья, от сучьев — ветви, от ветвей — ветки потоньше, с побегами и листьями, так что создавалось некоторое множество густых крон. Вместе с деревом росла его история, которой свидетелями были неподвижный нижний кряж, вся древесная шкура с зажившими ранами, трещинами, угловатые сочленения старых, кое-где пообломанных сучьев, но также и новые угловатые выросты, повороты подвижных ветвей.

Перейти на страницу:

Все книги серии Квартет Фредерики

Дева в саду
Дева в саду

«Дева в саду» – это первый роман «Квартета Фредерики», считающегося, пожалуй, главным произведением кавалерственной дамы ордена Британской империи Антонии Сьюзен Байетт. Тетралогия писалась в течение четверти века, и сюжет ее также имеет четвертьвековой охват, причем первые два романа вышли еще до удостоенного Букеровской премии международного бестселлера «Обладать», а третий и четвертый – после.В «Деве в саду» непредсказуемо пересекаются и резонируют современная комедия нравов и елизаветинская драма, а жизнь подражает искусству. Йоркширское семейство Поттер готовится вместе со всей империей праздновать коронацию нового монарха – Елизаветы II. Но у молодого поколения – свои заботы: Стефани, устав от отцовского авторитаризма, готовится выйти замуж за местного священника; математику-вундеркинду Маркусу не дают покоя тревожные видения; а для Фредерики, отчаянно жаждущей окунуться в большой мир, билетом на свободу может послужить увлечение молодым драматургом…«"Дева в саду" – современный эпос сродни искусно сотканному, богатому ковру. Герои Байетт задают главные вопросы своего времени. Их голоса звучат искренне, порой сбиваясь, порой достигая удивительной красоты» (Entertainment Weekly).Впервые на русском!

Антония Сьюзен Байетт

Современная русская и зарубежная проза / Историческая литература / Документальное
Живая вещь
Живая вещь

«Живая вещь» — это второй роман «Квартета Фредерики», считающегося, пожалуй, главным произведением кавалерственной дамы ордена Британской империи Антонии Сьюзен Байетт. Тетралогия писалась в течение четверти века, и сюжет ее также имеет четвертьвековой охват, причем первые два романа вышли еще до удостоенного Букеровской премии международного бестселлера «Обладать», а третий и четвертый — после. Итак, Фредерика Поттер начинает учиться в Кембридже, неистово жадная до знаний, до самостоятельной, взрослой жизни, до любви, — ровно в тот момент истории, когда традиционно изолированная Британия получает массированную прививку европейской культуры и начинает необратимо меняться. Пока ее старшая сестра Стефани жертвует учебой и научной карьерой ради семьи, а младший брат Маркус оправляется от нервного срыва, Фредерика, в противовес Моне и Малларме, настаивавшим на «счастье постепенного угадывания предмета», предпочитает называть вещи своими именами. И ни Фредерика, ни Стефани, ни Маркус не догадываются, какая в будущем их всех ждет трагедия…Впервые на русском!

Антония Сьюзен Байетт

Историческая проза / Историческая литература / Документальное

Похожие книги