Живая вещь

Он потрогал толстую древесную кожу: не тёплая, как плоть, но и не холодная, как камень. Внутренний остов дерева состоит по большей части из отмерших клеток и заключён в узкую, под корой расположенную оболочку из клеток живых, делящихся, наполненных водой; ещё есть энергичные клетки-«первооткрыватели», обитающие в авантюрных концах растущих корней и веток. Листья — живые: Маркус сорвал один с прикорневой поросли — светлый, золотисто-зелёный, с чёткими прожилками, с зубчатыми, как пила, краями, асимметричный у основания, шершавый на ощупь, но при этом блестящий. Смотреть на прожилки было приятно. Он снова поднял глаза вверх на крону или на кроны: на первый взгляд, по крупному счёту, упорядоченность отсутствовала, но стоило присмотреться получше, как распознавалась закономерность в том, в какую сторону выкидывало дерево сучья, куда пускало ветки, какими ярусами устроены шатры зелёной листвы. Он знал, что геометрия живёт внутри дерева (Жаклин показывала ему рисунки камбия[164]), но теперь вдруг начал видеть геометрию и во внешнем древесном облике.

Если присмотреться глазом, настроенным на формы и фигуры, то в расположении листьев на веточках, веток — на сучьях, сучьев — на стволе, при всяческом разнообразии, всевозможной пестроте и корявости картины, открывается некий неукоснительный порядок. Листья растут на веточках сменяющими друг друга рядами под углом сто восемьдесят градусов друг к другу. В том, как ветки выходят из сучьев, несмотря на то что какие-то сломаны, в рубцах или пятнах, разные по толщине, тоже просматривается регулярность: ветки растут под одним и тем же углом по правильной спирали. Захваченный этим наблюдением, Маркус вглядывался всё внимательнее, отмечал повторение форм, создавал модель дерева. Он вынул блокнот и сделал примерный чертёжик вяза, устроенного по принципу спирали. От этого изображения — отвлечённого, незатейливо-линейного — ему сделалось на удивление хорошо. (Прежде геометрия всегда представлялась Маркусу не слишком удачной уловкой, при помощи которой его сознание пыталось укротить или хоть как-то пригладить угрожающе-бесформенную, хаотичную действительность.)

Он вновь посмотрел на листву. На мгновение спутались фигура и фон: не зелёная мозаика листьев отрисовалась на голубом, а клочки ярко-голубого неба прокинулись на зелёном. На стыке цветов заструились золотые линии, словно каждый листик и кусочек неба обведены жёлтым светом, — неведомый перевёртыш церковной витражной картинки в объединительных прожилках свинца.

Когда Маркус был болен, он однажды пережил ужас в поле струящегося света, почувствовал себя воронкой, через которую идёт весь этот свет, ощутил свой глаз зажигательным стеклом. Тогда он придумал нечто вроде геометрической схемы, чтобы сделать эти мысли безопасными: два пересекающихся конуса, и в центре этой фигуры, почти нечаянно, оказывался его глаз, его разум. И вот теперь он приложил руку к коже дерева, говоря себе, что старая схема по-прежнему действует, только нужно вообразить её по-другому. Теперь ему уже было не страшно. Причём не страшно по двум совершенно ясным причинам. Первая в том, что пересечение конусов — само дерево, конусами же являются свет и земля. (Ум услужливо подсказал ему глуповато-точное слово — «заземление».) Вторая причина отсутствия страха — это его, Маркуса, способность пускай и несовершенно, но мыслить обо всём этом, создавать упорядоченность.

Дерево, каким оно предстаёт глазу, — набор твёрдых геометрических форм, вступающих во взаимодействие со светом. Мысленно же представимое дерево — нечто иное, заключённое само в себе, воплощение силы и энергии, стабильное и вместе изменчивое, всё поглощает и ничем не поглощается. В каждом ярусе листья расположены так, что могут, меняя наклон, поворачиваться лицом к свету и такую же возможность давать соседям. Свет им для жизни совершенно необходим. Они вбирают воздух и свет. Избыток влаги испаряют через дышащие устьица. Вода непрерывным потоком поднимается от тёмных корней к танцующей на ветру зелёной листве. Жаклин как-то рассказывала, что одна яблоня выпивает восемнадцать литров воды в час. Вода подаётся вверх не с помощью всасывания, не под искусственным давлением, подумал Маркус, а благодаря естественному напору: столб жидкости от основания дерева до кроны. На секунду за древесной оболочкой он узрел причудливую геометрическую форму этого непрерывного столба — сложным образом перекрученный, ветвящийся водяной канат. Да, это, пожалуй, и есть подлинная внутренняя сущность дерева — вернее, одна из многих его жизненных сущностей!

Свет движется со скоростью 300 000 километров в секунду; свет, добравшийся сквозь листву, — зелёный, рассуждал Маркус, поскольку хлорофилл поглощает красные, синие и фиолетовые волны. А зелёные как раз не поглощает. Перед его мысленным взором предстало бурное существование дерева: нерасчленённая масса света бесшумно, на невероятной скорости сталкивается с монолитным столбом воды в мёртвом-живом обличье вяза.