Живая вещь

В последний день спектакля Фредерика, угрюмая и подавленная, будто и впрямь заблудившись в вечернем садовом лесу, брела по проходу меж зрительских мест к помосту, находившемуся у стены. Медленно скользя взглядом по стульям, она вдруг с тревогой обнаружила, что первые два-три ряда сплошь заняты её друзьями, любовниками и просто хорошими знакомыми мужского пола. Рядом с Тони, Оуэном, Мариусом и Хью находились, к огромному её удивлению, и Мартин-медик, и Колин из Любительского драматического клуба[178], и знакомцы с отделения английского языка, которых она потом про себя окрестит «маленькой шайкой». Чуть дальше расположились Фредди Рейвенскар с группкой своих приятелей из высшего общества и улыбающийся во весь рот Эдмунд Уилки с Кэролайн, а за ними и другими зрителями, вероятно по чистой случайности, строго восседали Рафаэль Фабер и Винсент Ходжкисс. Голос у Фредерики задрожал. Когда она закончила очередной монолог, участники этой престранной клаки похлопали и стали переговариваться. Когда в следующем монологе она провозгласила, что пребудет «под Целомудрия охраной», последовал взрыв мужского смеха.

А что же Комос? Хотя бы к последнему представлению он мог попробовать затвердить слова, с горечью и обидой думала Фредерика, но куда там, если у него память как у слабоумного. Интересно, сумеет ли он сдать выпускные экзамены? Говорят, вчера вечером его задержали за пьяное вождение: нёсся по главной улице, Кингс-Парейд, со скоростью сто шестьдесят километров в час, вылетел на тротуар, покорёжил два пристёгнутых цепями велосипеда. Похоже, это встряхнуло и воодушевило его: вон как улыбается, слова с подсказок берёт особенно радостно и охотно! Впору вообще перекроить эту чёртову пьесу, пусть причудливое действо происходит у леди в голове, раздвоение личности, как сейчас модно, эхо двух голосов и всё такое… Она громким быстрым шёпотом подавала его слова и выразительно декламировала свои, а смех между тем разрастался, перекидываясь от одной части публики к другой. Зрители уже гоготали, даже что-то выкрикивали. Фредерика увидела Харви Органа: он сидел, уронив голову на руки. Красавчик Фредди мерзко хихикал рядом с каким-то смуглым незнакомцем, который имел вид серьёзный и озадаченный. За ними — Рафаэль Фабер: голова запрокинута, хохочет до слёз — неужели он так умеет? А может, превратить весь спектакль в шутку, высмеять свою возмутительно целомудренную роль, подыграть всеобщему веселью, подумала она, но решила этого не делать из какой-то абсурдной преданности великому мертвецу, Джону Мильтону, тоже кембриджцу (в студенческие годы, кстати, прозванному за юный вид Леди колледжа Христа); бесподобным ямбом вещал он своему, столь же пустому, как нынешний, веку о достоинстве и добродетели. Она смерила грозным взглядом этот сброд, это сборище насмешников, этого совокупного Врага и спросила себя: «Кто? Кто посмел это подстроить?!» И уже знала ответ — Тони Уотсон! Журналистишка, «фальшивка», лжетоварищ, это он бросил её на растерзание. Может быть, Алан навёл его на коварный план, рассказав, как забавно всё складывалось ещё на репетициях? Да, Тони разыскал и привёл сюда всех этих мужчин уж точно не для того, чтоб её поддержали, восхитились её игрой. «Я его убью!» — думала она, а сама тихо подсказывала Комосу его проклятия и громким печальным голосом изъясняла своё терпеливое негодование… Наконец занавес упал. Несколько раз выходили на поклон, публика долго и шумно аплодировала, кричала «браво». На Фредерику обрушился дождь из цветов, она подбирала их, испепеляя Тони Уотсона взглядом.

На вечеринку после спектакля явилось на удивление много зрителей-клакёров.

Харви разговаривал с Эдмундом Уилки и Винсентом Ходжкиссом. Фредерика подошла к ним.

— Ты храбрая девушка, — похвалил её Уилки.

— Ну и сумбур получился, — сказал Харви.

— Тебе стоит сыграть Кирку[179], — заметил Ходжкисс. — Роль этой неблагодарной ханжи тебе не к лицу.

— А я думаю, — сказала Фредерика, — что быть целомудренным — значит быть внутренне цельным и честным!

— Integer vitae?[180] — усмехнулся Ходжкисс.

— Знаешь, — сказал Уилки, — Винсент, между прочим, собирается в твои края.

— Мои края?

— Я согласился возглавить кафедру философии в Северо-Йоркширском университете. Меня увлекла идея междисциплинарного подхода, — объяснил Ходжкисс.

— Я и сам подумываю туда перебраться, — сказал Уилки. — Предлагают лабораторию и финансирование, исследовать связь восприятия со строением мозга. Мне на севере нравится. Воздух бодрящий. Университет торжественно открывают в сентябре.

Сзади молча подошёл Рафаэль Фабер, Фредерика обернулась. Голос его впервые прозвучал с тёплой личной нотой:

— Я восхищён, что вы не сбежали со сцены. Это настоящая отвага. Я бы сжался и уполз. Не смог бы продолжать играть…

— А что ещё мне оставалось? Но вообще-то, вы смеялись, я заметила.

— Уж больно комично и нелепо всё выглядело. Простите меня. Я понимаю, как это было унизительно. Вы очень смелая!

— Будешь тут смелой. Я была вне себя от ярости. Это мой знакомый подстроил. Дурацкая шутка.