Живая вещь

— Как это, подстроил? Не понимаю.

Она и не хотела, чтобы он понял.

— Не важно. Просто глупая шутка.

Приятели Фредди Рейвенскара сказали, что спектакль был ну просто умора, что Фредерика сыграла чертовски весело, и правильно сделала, — сюжет там какой-то дурацкий, надо было его хоть как-то оживить.

Фредди представил Фредерике смуглого молодого человека, который сидел рядом с ним:

— Найджел Ривер, мой старый школьный товарищ. Приехал на майскую неделю. Когда я получил записку, где ты просила прийти и поддержать тебя, я решил позвать и его.

— Мне очень понравилось, — сказал Найджел Ривер.

— Ты получил записку? Но я не писала никакой записки…

— Почерк был не твой. Но я подумал…

— Это была идиотская шутка Тони Уотсона.

— Ловко ты придумала, как науськать Манчестера на роль, — сказал Найджел Ривер, пропустивший историю с запиской мимо ушей. — За рулём он чертовски хорош, когда трезвый, но актёр из него, конечно, никакой.

— Внешность у него для этой роли что надо, — заметила Фредерика. — Он красив невообразимо.

— Красив невообразимо… — повторил Найджел Ривер, словно смакуя слова. — Ты и правда так считаешь?

— О да. Не мой типаж, конечно, но определённо хорош собой.

— А какой твой типаж?

Фредерика огляделась вокруг: вот Фредди, Уилки, Хью, Мариус, Тони с Аланом, Рафаэль Фабер (о чём-то серьёзно беседует с Энн Льюис); снова перевела взгляд на нового знакомца:

— Вряд ли типаж один. Я девушка эклектичная.

— Эклектичная… — И это слово он повторил так, словно пробовал на вкус. — Но хорошо ли ты знаешь, что тебе по нраву?

— Дело-то нехитрое. — Она была немного пьяна.

— Порой, знаешь ли, бывают сюрпризы.

На неё он не смотрел. Как и многие мужчины на многих вечеринках, но с ленцой, не так нервно, вёл он взглядом по честно́й компании, оценивая: кто представляет интерес, кто — угрозу, кто по-настоящему привлекателен. Был он невысокий, крепко сложённый, темноволосый, с налитой, выбритой до синевы щекой. Чуть бирюковатый. Вдруг он поднял голову и поглядел ей прямо в глаза.

— Бывают же сюрпризы, — снова сказал он. — Жизнь штука такая, может хорошенько удивить — завтра или когда ещё. Нужно быть готовым.

Она отвела глаза и проговорила:

— Это понятно. Я всегда стараюсь. Быть готовой.

— Вот и правильно.

Обратно в Ньюнэм её проводил Алан. У арки он сказал:

— Тони, конечно, поступил плохо.

— Было бы гораздо хуже, если б я зналась со всеми тайно и скрытно. Но всё равно меня это задело. Из меня будто сделали какую-то вещь, объект.

— Иногда ты ведёшь себя так, будто ты единственный в мире субъект.

— Все мы этим грешим.

— Да, но не все же так явно это показывают, как ты.

— Ах, Алан, я просто хочу жить интересно, во всём участвовать. Женщин не очень-то до всего допускают.

— Да ты всегда в центре событий. Ещё и большинству мужиков фору дашь.

— Мужчины держатся заодно, а я одна.

— В Ньюнэме множество женщин.

— Женский коллективизм какой-то вымученный.

— Ерунда. Просто женщины любят себя мучить ненужными мыслями. Не плачь, Фредерика, только не надо плакать!

— Как же не плакать, это было так унизительно.

— Ерунда. Пойдём со мной на наш майский бал? Отлично проведём время, ты да я, да мы с тобой.

— Вообще-то, можно. Я ещё иду с Фредди на бал в колледж Святой Троицы.

— Будет роскошно. Повеселимся.

— Алан… ты мой друг. Правда, настоящий друг, навсегда!

— Да перестань уже плакать. Конечно, я твой друг. Не слишком хороший человек, но тебе друг, это точно. Давай уже, заходи внутрь, ложись спать, и пусть тебе приснится…

Ей приснилось, что она в лесу: её загнали и окружили мужчиноголовые звери — леопарды и барсы с лицами Тони и Алана, Харви Органа и Найджела Ривера. Она рыскает взглядом — не видно ли там дальше в чаще Рафаэля, но деревья вдруг обратились мужчинами, а мужчины — леопардами и гоночными автомобилями; Рафаэля Фабера по-прежнему не видать.