Живая вещь

Особый упор сегодня должен быть сделан на связи наук между собой. В девятнадцатом веке связь шла по линии истории: лучшие умы человечества искали тогда истоки происхождения — видов животных, различных языков, общественных установлений, даже умственных убеждений людей. Уже имевшиеся данные наук при этом приходилось переосмысливать заново, и, конечно же, история давала единство взгляда на вещи. Но в другое время были ведь и другие связующие науки. Например, физика: в эпоху Возрождения и художник и учёный изучали законы, по которым существует материальный мир. Леонардо полагал, что художник напрямую ощущает упорядоченность бытия: эта упорядоченность неизменна и вместе с тем динамична, бесконечно разнообразна. Кеплер открыл законы движения планет и испытал живейшее эстетическое наслаждение от того, насколько законы эти красивы, а также верил, что они связаны с пифагорейской и платоновской «музыкой сфер». Математики часто используют прилагательные «красивый» и «изящный», говоря о каком-нибудь доказательстве, оценивая его относительную весомость. Сам Эйнштейн считал, что душа человека во всех жизненных областях — искусстве, естественных науках, философии, любви — испытывает равную жажду к установлению закономерностей. Он говорил: «Человек по своей природе всегда стремился создать для себя простой, сводный образ окружающего мира. Построить картину того, что наш разум видит в природе. Все попытки подобной деятельности осуществляются посредством актов символизации»[191].

Символизация… Формы мышления… Как грамматист, продолжал Вейннобел, слегка улыбнувшись от упоминания родной отрасли знаний, я и сам некогда изучал одну из самых могущественных систем символов, доступных человечеству. Сейчас проводятся исследования, имеющие целью установить соотношение между естественными и искусственными языками, с одной стороны, и видами мозговой деятельности, развитием нашего восприятия — с другой. В этой связи можно было бы поразмышлять о следующем любопытном факте: наша когнитивная способность позволяет получить представление об истине и реальности лишь в некоторых областях, а именно в тех, где можно оперировать числами и пространственными формами. Не потому ли и нашей науке столь очевидно недостаёт интеллектуальной глубины? Судите сами: на данный момент мы не в силах предложить теорию, которая бы объясняла естественное использование человеком языка или усвоение языковых форм. Также представляется вероятным, что существует некая биологическая преграда, мешающая человеку тщательно и всеобъемлюще исследовать функцию его собственной памяти.

Для познания, по-видимому, чрезвычайно важна картина реальности. Физик Макс Планк считал, что его изыскания были бы невозможны, не бери он за основу некое представление о реальном мире. Этого мира нам никогда не постичь во всей полноте, говорил великий физик, но мы не должны оставлять попыток понять его, составить его «карту». Планк постоянно употребляет выражение «картина мира» и отмечает «непрерывное уменьшение интуитивности её [картины мира] постижения и увеличение простоты её использования… Непосредственно переживаемые чувственные впечатления, эти первичные источники научного познания, вытесняются из картины мира, в которой зрение, слух и осязание уже не играют первостепенной роли»[192].