Живая вещь

— Возможно. Но не в этом суть. Ты-то как раз и не поймёшь, о чём я толкую. Тебе ж никогда не бывает скучно, и другим людям не скучно с тобой. По-моему, ты бы везде нашла себе дело по душе. Я прав?

Да, везде. Но не в Блесфорде.

— Конечно нашла бы. Из принципа.

— Так я и думал.

Она хотела сказать: не выйду за тебя, за тебя и твой дом, даже не надейся. Но он и не делал ей предложения, лишь говорил — гадательно — о том, что скука — не про неё; значит и думает об этом гадательно. Замуж он её не зовёт. И кстати, даже не объяснил ни почему запропал надолго, ни почему явился в такой уверенности, что его рады будут видеть.

— Ну вот, теперь тебе лучше, — сказал он ей, и она кротко согласилась, ведь и впрямь лучше.

Он предложил ей всё-таки встать и поехать с ним прокатиться куда-нибудь, подальше от Кембриджа. И на это она согласилась — в основном из-за машины, стремительно летящей, из-за возможности пересечь невидимый рубеж между внутренним садом и внешним миром. Благодаря своей невзгоде она чувствовала себя от Найджела в безопасности, хотя и в близости — жар его кончиков пальцев, казалось, ещё не остыл.

Они снова отправились в Или, в поездку по тому самому настоящему миру, который в здешней своей части состоял из сетки узких прямых дорог, прокинувшихся по насыпям, вдоль же насыпей была взрытая болотистая чёрная-пречёрная земля да дренажные канавы с их тёмным блеском воды. Реальность эта была тонкой и непотревоженной, одна и та же из деревни в деревню — везде обнищавшие домики у железнодорожных переездов, с общей бетонной дорогой, которая как заброшенная взлётная полоса. Эти деревеньки носили названия вроде «Ивовый лог», то есть имя у них живописнее и зеленее, чем все эти окрестности.

Когда вдалеке показалась возвышенность Или, Найджел вдруг заговорил о Хереварде (до этого в основном молчал).

— Здесь всё кажется меньше, чем я себе представлял в детстве, когда читал «Хереварда Бдительного»[222]. Знаешь, я прямо жил этой книгой. Потрясающая вещь. Херевард, воин-берсерк. Сокрушитель черепов. Морской пират, лесной разбойник.

Он остановил машину. Уже почти стемнело; они смотрели вперёд на серую дорогу, на коричневую насыпь, поросшую папоротником и ежевикой, на таинственную чёрную воду. Она подумала, что, наверное, сейчас он попробует её поцеловать, но он сказал:

— Смотри.

Круглая и мягкая, грузная на вид, но лёгкая в бесшумном лёте, крупная белая птица медленно поднялась откуда-то в воздух и перевалила через насыпь.

— Это ещё не всё, — заверил Найджел.

Послышался сипловатый низкий звук, затем сдавленный дребезжащий крик, и вторая птица, которая на фоне меркнущего неба показалась уже кремовой, уплыла вслед за первой.

— Амбарные совы, они же сипухи, — сказал Найджел. — Мне нравятся их короткие толстые кургузые хвосты и как они вертят своей большой головой, будто кривляются. Гилберт Уайт[223] описывает, какие у них на крыльях мягкие и гибкие перья — это чтоб сопротивление воздуха было меньше, когда они пикируют на добычу. Вот он-то точно отличный писатель! Я читал его книги в нашей домашней библиотеке. Ещё хорошо пишет священник Килверт, да Уильям Генри Хадсон[224]. Вот в таких книгах, на мой взгляд, есть смысл. Благодаря им лучше узнаёшь мир. Читала Хадсона?

— Нет.

— А зря, почитай. Слушай, я знаю первоклассную гостиницу в Хантингдоне. Поужинаешь там со мной?

— Неплохая мысль.

— У них прекрасная запечённая утка, не жирная, с хрустящей корочкой. И пирог с олениной. Если ты, конечно, голодная.

— Вообще-то, я должна быть вечером у кого-то на дне рождения в колледже Гонвилл-энд-Киз[225].

— Но тебе ж было плохо. Если б я тебя не исцелил, ты бы никуда не смогла двинуться.

— Тоже верно.

Гостиница и впрямь была хороша. Отведав на ужин вкусных английских блюд, потягивая бренди у пылающего камина в зале, где стены отделаны панелями старинного дерева, Фредерика почувствовала расположение к Найджелу Риверу. Он подарил ей день во внешнем мире, поправил спину, показал занятных сов и напомнил о том, как читались любимые книги в детстве. Ей живо представился задумчивый, сосредоточенный мальчик: вот он входит в библиотеку с такими же стенами в дубовых панелях, берёт книжку, садится на широкий сидячий подоконник, смотрит на просторную лужайку, на древний ров за ней. Потаённый в себе, молчаливый мальчик с живым воображением…

— Какая книга была у тебя любимая? — спросила она. — В твоей домашней библиотеке.

— Ты надо мной смеёшься?

— Нет, с чего ты взял?

— У тебя снисходительный, добренький тон. Я этого не люблю.

— Тебе показалось. Я просто вспомнила, как сама читала в детстве про Ланселота, а ещё «Пака с холмов» Киплинга, «Сказания Асгарда»…

— А Толкина читала? — спросил Найджел. — Толкин гений. На мой взгляд.