Живая вода

Через непролазную чащу, по еле различимой тропке движется отряд. Люди идут легко, споро, потому как — по относительному холодку, солнечный свет сюда практически не попадает. Возчики ведут в поводу навьюченных скарбом и припасами лошадей. Архипыч замыкает троицу лошадников, вполголоса беседуя со своей тощей кобылкой, что-то объясняя ей и подбадривая. Позади шагают доктор и Лена. Девушка, наблюдая за стариком, невольно улыбается.

ЛЕНА

Хорошо, что лошадей оставили. Прямо на глазах ожил старик.

АЛЕКСАНДР ГРИГОРЬЕВИЧ

Оставить-то оставили. Да только до поры.

В глазах Лены немой вопрос. Доктор поясняет.

АЛЕКСАНДР ГРИГОРЬЕВИЧ

Когда до места доберёмся, всё равно забивать придётся. Всей лишь разницы — не скопом, а по очереди.

ЛЕНА (опешив)

Да вы что? Кошмар какой! Как же так?

АЛЕКСАНДР ГРИГОРЬЕВИЧ (разводит руками)

Одной водой, хотя бы она и живая, сыт не будешь. А лошадей всё равно кормить нечем.

Упоминание живой воды заставляет Лену вспомнить о своём.

ЛЕНА

Да, живая… (С нотками разочарования) Агата попила и вон какой красоткой стала! Я молчу про Ивана… А на меня эта вода вообще никак не подействовала!

АЛЕКСАНДР ГРИГОРЬЕВИЧ

Во-первых, в отличие от них, вы, Леночка, сделали всего один глоточек. А во-вторых, внутренние изменения в организме, о которых мы пока можем даже и не догадываться, много важнее внешних.

ЛЕНА (фыркает)

Это, может, вам неважно. Вы мужчина. К тому же… (Осекшись, прикусывает язык)

АЛЕКСАНДР ГРИГОРЬЕВИЧ (подсказывает)

Вы хотели сказать — «к тому же старый»?

ЛЕНА (смутившись)

Не старый, а… в возрасте. (Снова проговаривается о своём) Теперь вот по Ивану Агата сохнет. И он по ней. Тоже.

АЛЕКСАНДР ГРИГОРЬЕВИЧ

А с чего вы взяли, что Иван — тоже?

ЛЕНА

Сама видела. Как они ночью по лагерю, за руки взявшись, гуляли… (Вздохнув) Такая красивая парочка.

АЛЕКСАНДР ГРИГОРЬЕВИЧ

Ну, это вопрос вкуса. (Улыбается) Если бы я был лет эдак на 20–25 помоложе, и передо мной стоял схожий выбор, я бы, Леночка, приударил как раз за вами.

ЛЕНА (фыркнув)

А вот ни капельки и не смешно!

АЛЕКСАНДР ГРИГОРЬЕВИЧ (угадав, переходит на свойское «ты»)

Я гляжу, нравится тебе Иван?

ЛЕНА (возмутившись)

Вот ещё глупости! Нисколечко!

АЛЕКСАНДР ГРИГОРЬЕВИЧ (лукаво)

Ой ли?

ЛЕНА (чеканит сердито)

Иван мне НЕ нравится! Я… Я просто… Просто благодарна ему. За то, что он нас спас. И за воду живую. И… И всё!

Решительно ускоряет шаг, нагоняет возчика Архипыча и демонстративно заводит с ним беседу на какую-то нейтральную тему. Наблюдая за такой вот девичьей реакцией, доктор понимающе усмехается.

АЛЕКСАНДР ГРИГОРЬЕВИЧ

Не всё, девонька. Ох не всё… Против физиологии и химии не попрёшь.

5.5.1. ЗМЕЕВО БОЛОТО. БЕРЕГ. НАТ. ДЕНЬ

Нещадно палит солнце, жарким маревом над болотом стоит воздух. А в нём — ни ветерка. Так что ни травинка, ни один листок не дрогнет и здесь, на бережку, где под прикрытием большого камня по-прежнему скрываются Иван и Особист. Рядом лежит мёртвое тело Семёна, которое Иван сумел перетащить. Солнце давно переместилось, камень больше не даёт тени, и Особист буквально плавится в собственном поту. А вот Иван переносит жару много спокойнее: да, он тоже взмок, но лишь лбом да спиной и в подмышках гимнастёрки. У Семёна два пулевых ранения в тело и аккуратная дырочка во лбу промеж глаз (немецкий снайпер дело своё знает отменно). Тем не менее Иван снова достаёт фляжку, ножом разжимает зубы мертвецу и льёт в рот воду.

ОСОБИСТ

Хорош воду переводить! Угомонись! И Сеня не Лазарь, и ты — не господь Бог.

Влив воду в рот мертвеца, Иван и сам прихлёбывает из фляжки: не торопясь, прополаскивая рот и горло. Особист наблюдает за ним с завистью, т. к. свою флягу уже опустошил (брали-то запас невеликий, потому как за водой и шли). И не хочется просить, но…

ОСОБИСТ

Дашь глотнуть? Или, может, я, по-твоему, не достоин?

ИВАН (пожав плечами)

А кто я такой, чтобы судить: кто достоин, кто нет?

Иван протягивает фляжку, Особист пригубливает воду, возвращает.

ОСОБИСТ

Спасибо, Ваня.

ИВАН

На здоровье, Кирилл Богданыч.

ОСОБИСТ (удивлённо)

Как?! Как ты меня назвал?

ИВАН

Кирилл Богданович. А что?

ОСОБИСТ

Ничего. (Замолкает, после паузы, не выдержав, поясняет горько) С того момента, как к отряду прибился, ты первый, кто ко мне по имени обратился. Я уже и забывать начал, что меня не «товарищем майором» мать окрестила… (Воспоминание о матери вызывает сентиментальную улыбку) Помнишь мамку мою?

ИВАН

Бабку Олесю? Помню. Хорошая была, добрая… Одно время до нас часто ходила. Симоновна ей грыжу лечила.

Упоминание Симоновны снова вызывает у Особиста воспоминания. На сей раз болезненные.

ОСОБИСТ

Знаешь, Вань… (Берёт паузу, потом решается озвучить) А ведь я, когда моя Оксана помирала, тоже к бабке твоей приезжал.

ИВАН (кивнув)

Знаю. Только не очень понимаю: зачем?.. Ты ж не веришь?

Иван как-то очень уверенно и словно бы естественно переходит в разговоре на «ты» с человеком, который минимум вдвое его старше.

ОСОБИСТ

Когда любимый человек умирает, во что угодно поверишь.

ИВАН

А сейчас? Веришь?

ОСОБИСТ (неуверенно)

Нет. Я ведь коммунист… Да даже и простому-то человеку… КАК во всё это поверить?

ИВАН