Живая вода

— Отправляйся, — повторил Кирпиков. И добавил, как совершенный брюзга: — Развел тут хвал, понимаешь. Вода, вода!

— Александр Иваныч, я к тебе со спасибом.

Топотанье ног раздалось на крыльце. Сегодня к заточнику паломники шли неустанно. Это были женщины и Афоня, остановивший панику в магазине. «Какое бомбоубежище? — удивился он. — Я только от него». — «Проверить!» — раздались голоса. И женщины и сопровождающие их лица потекли к лесобазе.

Из подполья вылезал Вася. Делегация смахнула его обратно и спустилась в яму в полном составе. Когда все убедились, что насчет бомбоубежища враки, тогда уселись в холодке по краям ямы и свесили ноги.

— Ну ладно, — сказал Афоня, — ты расширяй, мы вылезем, не будем мешать, а если что, крикни. Пойдем, бабы, работает человек.

Но Кирпиков остановил:

— Пришли в гости — и заторопились. Варя! Ты чаю нам не можешь сюда спустить?

— Девушки, что вы мою воду не пьете? — спросил Вася. — Я же даром, а вдобавок целебная.

— От чего?

— От этого самого, — игриво сказал Вася. — Ты ж, Дуся, в невестах запохаживала.

Явился кипящий самовар.

— Гостям я радая, — говорила Варвара, разливая чай. — И за вареньем не надо лазить. Угощайтесь. Отец, угощай.

— Вас не беспокоят мыши? — спросила Физа Львовна.

— Иначе все мыши в лес ушли. Жара. Кору гложут, как зайцы.

— Стоп! — сказал вдруг Кирпиков.

— Чур, пополам! — крикнул Афоня.

— Совсем не то, что ты думаешь, — сказал Кирпиков. — Я все думал, и вот сказали: лес и кора. Я прочел в «Ботанике» о кактусах. У них колючки такие, что никто не зарится, даже верблюды. А смотри, какая береза беззащитная, даже мышь подъедает. И вот надо скрестить, получится березовый кактус — и никто не тронет.

— Это у вас от жары, — объяснила Физа Львовна. Конечно, я развожу кактусы, и они колючие, их поливает Мопсик…

— А разве я его не утаскивал? — спросил Вася Зюкин.

— Я говорю не с вами, — строго оборвала Физа Львовна. — Александр Иваныч, это же надо обдумать, и мы с вами получим патент.

Афоня давно уже ковырял сзади себя и доковырялся до собачьего черепа. Ощупал зубы, испугался и выбросил череп на свет. Женщины стали выметаться наверх. Опрокинули на Васю самовар. Вася завизжал, заскулил и уполз быстрее всех.

И Кирпиков вспомнил, что мешок с деньгами был закопан вместе с черепом. Он сунулся — точно.

— Нашел! — крикнул он.

— У тебя что, кладбище? — спросил сверху Афоня.

— Эх ты, — сказал Кирпиков и выпихнул мешок наверх. — Деньги! — И захлопнул за собой крышку и уже снизу слышал, как Физа Львовна воскликнула:

— Чур, на одну!

— Надо находку сдать государству, — заявила Вера. — Полагается двадцать процентов.

— Это деньги мои, — сказал Афоня.

Когда все убедились, что деньги Афанасьевых, попросили, чтоб сколько-нибудь дали Васе на лечение.

Недолго после гостей высидел Кирпиков — явились наружу книги и лампа, Варвара протянула пару чистого белья.

Кирпиков вышел на крыльцо, и его повело: в голове потемнело, резануло по глазам. Он боялся, что ослеп, нет, только долго казалось ему, что на нем радужные мазутные пятна. Он и мерина увидел разноцветным, как жар-птицу.

— Что, брат? — спросил Кирпиков.

Мерин осторожно переступал и молча тыкался мордой в плечо хозяина. Перед своей баней он устроил баню мерину — продрал скребком, протер мочалом и прямо в конюшне окатил водой из колодца. И все казалось Кирпикову, что он моет мерина бензином.

Вымылся и сам. Бороду решил оставить. Очень она чесалась, но если сбрить сразу, то Варваре будет повод думать, что сам муж признаёт поход в подполье глупостью.

Он посмотрел в зеркало. Полнота лица исчезла, глаза ушли еще глубже, но выражение было то же — ироническое. «Не отпадет голова, так прирастет борода», — вспомнил он.

С утра он взял топор и полез в подполье. Обстукал бревна — то, заднее, которое светилось, надо было менять. На дворе вымерил новое бревно, выбрал паз. Вдвоем с Варварой они по покатам втянули бревно, теперь оставалось самое трудное. Кирпиков прогнал Варвару, принес оглоблю, кирпичей. Через три кирпича поддел угол и стал выжеравливать, то есть взнимать целые бревна, освобождая просевшее. Подсунул кирпичи под целые бревна. Так же он поднял и второй угол. Выбил испорченное бревно. В громадную щель хлынуло теплом, пылью.

Новое бревно пришлось хорошо. Он не надеялся, что сделает один, и радовался, что есть еще силенка, хоть и покашивает на левый бок, хоть и чувствуется, что частит сердечко, но дело сделано.