Пушистыми сугробами лежат,
О чем-то теплом даже не мечтая,
Доверчиво, по-дружески глядят,
Не понимая, что такое «лаять».
Их приглашают в теплые дома,
Они, смущаясь, жмутся у порога,
Но, кажется, что света и ума
В глазах собачьих больше, чем тревоги.
За деликатность и веселый нрав
Звала вся «деревяшка» [1] ее Милкой,
Когда-то, для порядка, хвост поджав,
В подъезде поселилась на подстилке.
Так пролетело восемь зим и лет…
Как водится, весной она щенилась.
Тогда уж: кто борща, а кто – котлет…
Соседи от души с «семьей» делились!
В этом году к нам лето не спешит.
Уходит май, а вьюги не стихают…
Зато под окнами «семейка» веселит,
Назло метелям игры затевая…
Рассвет печально стылой вестью зрел,
Снег багровел кровавым многоточьем…
Распоряженье провести отстрел
Послушно исполнялось этой ночью.
Александр Росторгуев
Падение
Высота 5600. Безмолвная, неземная тишина снежных гор нарушалась монотонным скрипом человеческих шагов. Три пары усталых, «ватных» ног. Три пары слегка обмороженных рук. Сгорбленные под тяжестью «свинцовых» рюкзаков спины. Белые от замерзшего пара бороды. Вадим, самый опытный из группы, шел впереди. Его очередь была бить следы. Он это делал с каким-то диким, нечеловеческим упорством. За ним шел новичок. Семен еще в Питере знал, что маршрут не из легких и поэтому старался экономить силы, не тратя их на лишние, ненужные движения. Замыкал связку Борис. Ему было за сорок. Но его жилистое, привыкшее к постоянным экстремальным перегрузкам тело, работало, как часы. Идя по маршруту, он сейчас отдыхал. Борис научился этому за долгие часы тренировок, восхождений и опять тренировок до седьмого пота. Каждый думал о скором ночлеге. Стена надвигалась медленно. Издали обычная, ничего тревожного. Нижний пояс скалы вертикальный, но дальше пестрели какие-то складки, расщелины, карнизы. Пройти можно. Солнце, последний раз лизнув стену, скрылось за гребень. Нужно спешить. Вадим дал группе отдышаться. Легкие вхолостую перекачивали пустой воздух, не хватало кислорода. Затем последовал рывок – и альпинисты повалились у скалы. Лежали долго, вглядываясь в бесконечную глубину сереющего неба и уходящее в эту бесконечность гранитное зеркало. Но оно будет завтра. А сейчас палатка и кипяток. Разговаривать не было сил.
– Как ты, Семен?
– Живой.
Идем по графику. «Спать, спать, всем спать», – засыпая, отдавал команды Вадим. Утро на удивление было ясным и солнечным. После недолгих сборов все выстроились перед отвесной скалой. Вот она, чуть припудренная снегом вертикаль. Строгая и прекрасная в своей недоступности. Пошла в ход живая лестница. Семен, стоя на плечах товарищей, учился вбивать крючья до малинового звона – надежно. Суетился, нервничал. Затем наступила очередь Бориса. Он работал словно машина. Размеренно, монотонно. Через несколько часов выбрались на узкую наклонную террасу. За ней крутая полка с отрицательным углом подъема. Подтянув снаряжение, устроились «на перекур».
– Я пойду первым, – сказал Вадим.
Первый вбитый крюк ему не понравился. Он вошел мягко. Звук был сырой – плохой звук. Для отрицательной стены это опасно. Вадим для подстраховки вбил рядом еще один. Щелчок карабина. Пошел дальше. Карабкался на полку не спеша. Зависая всем телом над пропастью, прорубался хладнокровно, профессионально. Еще один крюк вошел словно в масло. Подсознательно чувствуя нависшую над ним опасность, Вадим решил пойти по косой и вверх, но опоздал. «Выстрелил» ближний к ноге крюк, за ним второй. Он крикнул: «Срываюсь!» – и камнем ушел вниз, машинально держась за страховочную обвязку. Качаясь маятником, пытался сгруппироваться. Но сильно ударился боком и повис над пропастью. Друзья подстраховали и теперь что есть силы тащили его на террасу. От сильного удара Вадим потерял сознание. Борис бил его по щекам, пытаясь привести в чувство.
– Где нашатырь? – лихорадочно копаясь в аптечке, крикнул Семен.
Вадим застонал.
– Где болит?
– Бедро.
– Приехали. Будем спускаться, – решил за всех Борис.
– Через час будет темно.
– Ждать нельзя. Ночевать будем на «зеркале».