Живая вода времени (сборник)

Снова март снегами запорошенный,

Но уже наметились проталины —

На метельной шубе, наспех сброшенной,

Солнечные рыжие подпалины.

Снова март… И ветер переменчивый

Тонко пахнет и рекой и нежностью,

И в метро закутанная женщина

Предлагает венички подснежников.

Снова март – печалями по прошлому

И по никогда еще не бывшему…

Я желаю вам, мои хорошие,

Самой радужной надежды сбывшейся!

Вячеслав Калинин

Замещение

Кажется, день этот был ветреным и холодным, тяжелое серое небо нависло над городом, угрожая в любой момент обрушиться вниз то ли колючим снегом, то ли ледяным дождем. Но праздник все-таки состоялся. Ведь происходило же в тот день что-то шумновеселое, и людской водоворот выплеснулся на улицу с самого утра, а вдоль домов стояли лотки и прилавки, и между столбами воздушными змеями вились транспаранты. Дети играли прямо на проезжей части, а машин не было видно кругом, кроме патрульных автомобилей с яркими, но молчаливыми в этот день мигалками.

Мне совсем не хотелось одеваться, и тем более идти в этот день на улицу, но сознание схватилось за мысль о празднике, как за спасительную соломинку. К тому же, пытка одиночеством, на которую я, впрочем, обрек себя добровольно, уже явно затянулась. Когда-то я мечтал сузить пространство города до размеров моей квартиры, теперь, наоборот, я начал задыхаться в этих комнатах и коридорчиках с низкими потолками и желтыми от старости стенами.

Весь мой отпуск прошел в бесплодных попытках перебороть себя и сделать, наконец, выбор – либо остаться в городе и продолжать работать в опостылевшей конторе, для которой необходимо было ежедневно писать вымученные отчеты, либо все бросить и уехать. Один день в моих душевных муках ничего не решал, и я решился потратить его просто на прогулку по городу. Надев плащ и перчатки, я взял с полки пернатый дротик для игры в дартс и с размаху запустил им в прибитую к двери мишень. Дротик попал точно в десятку, что было хорошим знаком. В следующую секунду дверь за мной захлопнулась.

На улице действительно было ветрено и зябко, и что плохо – дул ветер с севера, пронизывающий, неприятный. По тротуарам и прямо по мостовой к центру города шли люди, тысячи людей. Папы несли детей на руках, мамы держали за руку тех, что постарше. Ветер докучал не только людям, еще более яростно он разгонял дым жаровен и мангалов, и уж совсем нещадно трепал цветные полотнища флагов и транспарантов.

Зазевавшись на секунду, я тут же был оттеснен толпой на мостовую, в самую гущу потока людей. Мне кто-то наступил на ногу. Продвигаясь дальше, я на мгновение увидел себя в зеркальной витрине магазина: коренастая фигура в длинном сером плаще с непокрытой головой. Мелькнул и исчез из вида.

Наконец становится понятно, куда мы движемся в этой толпе – к городской площади. Образованная пересечением двух улиц, площадь несла в себе отпечаток загубленных провинциальной жизнью грандиозных и лишь отчасти реализованных замыслов местного архитектора. Многим казалось, что в ее незавершенности следует искать глубинное противоречие и ускользающую от обыденного взгляда концептуальность. У меня было на этот счет другое мнение.

Вся площадь уже была заполнена людьми. Но все мы успели к началу представления – шумного и веселого, подогревающего и без того радостных людей, окружавших меня. На сцене, возвышавшейся над взбудораженным людским водоворотом, выступал фольклорный ансамбль. Мужчины и женщины в ярких национальных одеждах мерно и сосредоточенно кружились в медленном танце. Потом ритм сменился, и танцоры закружились в быстром хороводе. Все на сцене засверкало, фигуры танцующих поплыли перед глазами, стали теряться и ускользать в пространстве сцены.

Но меня происходящее вокруг занимало все меньше и меньше. Холод проник уже в самые потаенные закоулки моего плаща и пробирался теперь под рубашку.

В этот момент чей-то локоть уперся мне в спину, и я обернулся.

Миловидная девушка, заметив свою оплошность, улыбнулась мне и замерзшими губами прошептала:

– Простите.

– Ничего, – сказал я.

В следующий миг ее локон маленькой золотой кисточкой уткнулся мне в щеку, провел по лицу и отпрянул, она снова едва заметно улыбнулась.

Глядя на нее со стороны, я видел, как из ее рта вырывается белесым облачком пар, чувствовал ее легкое дыханье. Загнутые к верху длинные ресницы вздрагивали и колыхались.

Как только я решил, наконец, обратиться к моей случайной соседке, она, повинуясь единому порыву, охватившему окружающих нас людей, рванулась к освещенной огнями сцене. И исчезла из вида.