Живая защита

Поначалу дико было одному в ночном доме. Все казалось, что из лесной чащи кто-то крадется. Ничего, привык. Навещала мать, порядок в доме наводила. Приезжал лесничий, советовал жениться. Как люди легко раздают советы… А однажды припожаловала сама Женька. Вот уж чего не ожидал! Павел как сейчас помнит ее осторожный голос: «К вам можно?» Она сияла большими серыми глазами, уверенная, что здесь она желанный человек. Сказала, сушняк нужен, показал бы, где взять. Но кто отправляется в лес за дровами на ночь глядя?

Пока собирал для гостьи нехитрое угощение, узнал — разошлась она с мужем. Почему? Да мало ли почему, в жизни бывает всякое…

Женька осталась на кордоне. И всю ночь мягкие теплые руки ее скользили по его волосам, шее, груди.

— Паша! Пашенька-а! — шептала Женька. — Судьба наша вместе. Тебе стыдно в селе, люди недоучкой считают, и мне — брошенная. А в лесу нам в самый раз. Свыкнутся в нашем Петровском, что мы одна семья, и все у нас пойдет рядочком.

А утром, как всегда, пришла мать, порядок наводить. Увидела, обомлела.

— Это что ж такое? — спросила неизвестно у кого.

Ответ у Павла был заготовлен заранее.

— Ничего… Женой будет, — сказал он, как о давно решенном деле.

Евдокия Сергеевна приложила к глазам концы ситцевого платка и вышла в сенцы.

Обе двери были заперты. За одной плакала мать, за другой полураздетая Женька сидела на кровати и подсовывала под себя одеяло. Она ждала, что Евдокия Сергеевна вот-вот войдет. Войдет и заскандалит. А может быть… благословит? В томительном ожидании смотрела Женька на дверь.

Павлу ясно, что без Женьки на лесном кордоне он не будет. Как другие парни находят жен, для него безразлично. Какие разговоры пойдут по селу — тоже все равно. Правда, еще вчера даже не помышлял о Женьке, но сейчас он считал себя обязанным жениться. Нечестно было бы отвернуться после совместной ночи. Он вышел в сенцы и набросил на плечи матери свой пиджак.

— Прохладно…

Мать стояла, прислонившись к стене, будто высматривая что-то около порога.

— Не сердись, мама. Давай поговорим одни.

Евдокия Сергеевна будто очнулась.

— Одни? — скорбно спросила она. — А чего нам бояться?

— Тогда пошли в дом…

— Что ж, пошли.

Женька, уже одетая, с уложенными на скорую руку волосами, стояла у окна.

Евдокия Сергеевна вынула из нетопленой печки чугунок, пильнула ножом по краюхе хлеба, двинула по столу деревянную солонку.

— Ешьте.

Когда сели за стол, обвела слезливыми глазами Павла и Женьку.

— Какой позор… И не стыдно… — Плечи ее дрогнули, но она, сжав губы, выдержала и не разрыдалась.

И вдруг Женька рванулась к ней, схватила за руку.

— Стыдно, тетя Дуся! Стыдно! Глядеть на свет неохота. Но что делать? Не вешаться же, тетя Дуся! По-человечески жить охота.

Женька припала мокрыми от слез щеками к руке Евдокии Сергеевны, запричитала:

— Знаю, что так нельзя! Стыдно… А как быть? Ждать чего? Что говорить обо мне станут? Уж была бы вдовой, а то — брошенная! И за что все это, тетя Дуся? Я хотела по-хорошему… А в лесу нам с Пашкой самое житье. Ни тебе сплетен, ни косых взглядов. Пускай в Петровском полоскают наши косточки. Посудачат, да и перестанут. Нам в лесу от этого больно не будет…

— Тебе, конечно, хорошо. А за что на моего сына такая напасть? Доля его обошла?

— А я иль плохая доля? Со мной Пашка не пропадет.

— Та-ак… А что же ты молчишь, сынок? — спросила мать.

Павел вздохнул, выждал, чтобы женщины немного поостыли.

— Женьку я не брошу, — заявил он.

И тогда Евдокия Сергеевна посуровела.

— Не бросай, дело твое. Но я — мать. Ты думаешь, мне все равно, как ты будешь жить и с кем? Ты еще света белого не видел, только начинаешь понимать, что к чему. Горько мне, сыночек!

Она говорила гневно, глядя на Павла в упор, и от ее слов у него что-то дрожало внутри, становилось холодно.

— Я все могу простить. Но она после своего замужества детей не заимеет. Как жить без детей будете?!

Женька хлопнулась лбом о стол и обхватила голову руками.

— Все равно Женьку не брошу, — твердил Павел.

В тот раз Павел провожал мать до самого Петровского.

— Может быть, передумаешь, мама? Согласишься?

— Не упрашивай, — непреклонно отвечала Евдокия Сергеевна.

Всю зиму Женька прожила на лесном кордоне. Весной за молодыми неожиданно приехал Егор Матвеевич, мешковато, неловко слез с велосипеда.

— Закрывайте казенную халупу и — домой! — приказал он. — Гостей полон двор. Неловко без вас.

— Мне… тоже? — спросила Женька, уверенная, что ей у Барумовых делать нечего.

— И тебе, конечно! — весело пояснил Егор Матвеевич.

Женька ринулась к сундуку.

У Барумовых — веселая суета. Деду Пантелею — восемьдесят пять лет. По этому случаю собралась близкая и дальняя родня, многих Павел давно уже не видел. Дружно расставлялись скамейки вокруг столов, вытянувшихся в длинный ряд. Старший сын Барумовых не приехал, вот что плохо. Письмо прислал: не отпустило командование, в летние лагеря надо выезжать. А так — вся семья была бы в сборе…

— Располагайтесь, дорогие гостечки, — приглашала хозяйка.