Живая защита

Лег спать в полночь. Заснул не сразу. Ведь абсолютно все равно, как на него смотрит Дементьев, что может предпринять. Барумову скорее бы постигнуть тонкости своей работы. Нужен не только книжный багаж в голове, но и опыт. А опыт, как и знания, на всю жизнь.

И все-таки обидно. Лично для себя, что ли, Барумов с этой докладной? Для дистанции, для участка, для общего дела, наконец! Как же укреплять дисциплину? Через неделю к Гришке не подступишься, поздно будет.

Утром, проснувшись, повернулся к соседней кровати: пусто! Несмотря на ранний час, постель была тщательно заправлена. Простыня конвертиком, посредине узкая полоска бордового одеяла, подушка взбита, как у девушки на выданье. Только приляг, сразу утонешь в блаженстве. Успел куда-то! Куда спешить? Сегодня выходной…

Гришка заявился вечером. Вид победителя. Ухмылочка независимости скользила по губам.

— Честь имею откланяться. Вместе с помощником.

— Не кривляйся. Если хочешь говорить, то говори нормально.

— Гы-гы… Я и сам поучу кого хочешь. Так-то, товарищ начальник. Больше не желаем с вами в ладушки играть.

— Уходишь, что ли?

— Так точно. О чем ставлю в известность. Утречком ранним помашу платочком.

— Завтра уже не будешь?

— Ха, захотел чего. Завтрачком будем сажать без вашего позволения у начальника Тузенкова. Но вы не скучайте. Я буду приезжать. Я здесь прописан, здесь и поживу. Ясно? Побудем здоровы до позднего вечера.

Новость убила Барумова. Видя его растерянность, Гришка с откровенным удовлетворением смотрел в лицо Павла и готов был прыгать от мстительной радости.

— Кто разрешил?

— Гм… кто. Значит, разрешили! Мы не сами, у нас порядок.

— А Вендейко?

Барумову несладко спрашивать, неприятно смотреть в озаренное победой лицо Гришки.

— Гы-гы, спрашивает. Он по гроб мой.

Нет, от таких вещей вопросами не отмахнешься. Павел пошел в контору. Как всегда, дверь открыта. В какой вечер ни заглянешь, всегда встретишь уборщицу Наталью Ивановну. Вытирает телефоны, двери, звенит связкой ключей, в десятый раз за вечер выглаживает тряпкой полы в комнатах.

Дементьев ответил быстро, словно в выходной день не отходил от телефона.

— Насчет Матузкова? Я согласовал. А почему я должен ставить тебя в известность? — Говорил тихо-тихо, да как пальнул: — Я начальник дистанции и прошу не указывать!

Барумов замолк. Только выслушивает да краснеет от негодования.

— Где хочешь, там ищи тракториста. А план выполни! Человек не хочет работать у тебя. Не хочет! А ты подумай почему? Значит, сам хорош. Все разбегутся, а ты продолжай гадать: почему?

В тягостном раздумье глядел Барумов на телефонный диск. Жаловаться? Писать Дементьеву официальную докладную? Нет, спасибо, уже писал…

— Мы-ы-ыладой человек, ты ить новенький. А? Говори громче, с правой стороны. Я туговатая.

Наталья Ивановна, сухонькая, маленькая, с добрыми евангельскими глазами, присела за стол напротив Барумова.

— На гулянку собрался?

— Никуда не собрался!

— Будешь в конторе?

— Не спешу я! Некуда!

— Мы-ы-ыладой человек, ты б написал мне. Расписываться умею, а больше силов нет.

— Давайте напишу! Что надо!

Наталья Ивановна принесла серенькую хозяйственную сумку, запустила в нее темные жилистые руки. Сейчас достанет пухлую связку потертых ответов на свои жалобы. Может быть, у нее крыша течет или с пенсией неладно получилось. Сейчас придется читать монотонные бумаги, разбираться, кто прав. Потом под диктовку весь вечер на нескольких листах чертить очередное заявление в очередную организацию.

Но перед Барумовым Наталья Ивановна бережно положила стопку красно-синих праздничных открыток. «С Октябрем!» — горели алые слова на голубом небе, пестром от ракетного салюта.

— Напиши как надо. Складно сумеешь? Сперва ко мне домой.

— Самой себе, что ль?

— Сестре, Дуняшке. Живем вместе, одинокия мы, обижается, коли по почте не пришлю открытку. Ты проверь, марки на все открытки я приляпала? Стыдно пропускать.

— Проверю! Чего писать?

— Пиши так. Дорогая Дуняша, цалую много-много раз. Твоя сестра Наталья.

— Сначала надо с праздником поздравить! А потом целовать!

— Да ить с праздником они уж написали.

Наталья Ивановна кривым ногтем постучала по алым буквам.

— А потом напиши начальнику нашему, Андрею Петровичу.

— Начальнику не буду!

Удивилась, присмотрелась ясными глазками.

— Эт почему же? Он вроде ничево. Со слезами от него никто не выходил. Вот до нево был, того даже за это с работы турнули. Ну, гляди. В сторонку отложи, одну-та. Лиду Ляксандру попрошу. Она их быстро строчит на машинке. Теперь давай кладовщику нашему, Митрохе. Митрофан Тарасыч он.

— Всем будем писать?! Всем, говорю, кто работает в дистанции?

— Всех-то я не знаю. Их, считай, полтыщи. Только этим, — она медленно покрутила рукой по столу. — Только в Кузнищах. Но и то… о-ое-е-ей! Ну вот. А теперь булгахтеру…

Странное дело! Чудновато, а приятно было выслушивать подсказки Натальи Ивановны, откладывать очередную заполненную открытку и смотреть, как напрягала она морщинистый лоб. Не пропустить бы кого! Ей страшно подумать, как обидится человек, если не получит к празднику ее поздравление.