Топырев набрал телефон больницы. Ему сказали, самочувствие удовлетворительное, недельки две придется полежать.
Врач заканчивал свои дела, когда появился капитал милиции Малахов. Не приказывал, ничего не требовал, а только сказал:
— Если можно, побеседуем сейчас.
Никто не ушел. Даже врач. Все насторожились. В узком помещении пункта технического осмотра вагонов задымили папиросы.
Капитан Малахов сел за стол Топырева по-профессиональному привычно, словно с этой минуты здесь появился новый начальник, то есть он — следователь. Нижняя челюсть Малахова выпирала вперед, отчего лицо имело брезгливо-надменное выражение. Он медленно вынул из кожаной потертой планшетки чистую бумагу, осмотрел рабочих, выбирая, с кого начинать. При его надменном выражении было странно слышать мирный доброжелательный голос. Он спросил:
— Может быть, среди вас найдется, кто осматривал эту цистерну?
Гришка заерзал на стуле.
— Это я.
Малахов равнодушно посмотрел на него.
— Течи не было?
— Нет. Я бы увидел.
— Как же могло? — развел руками Малахов, удивляясь. А Гришка подумал: «Прикидывается простачком. В каждом из нас нащупывает преступника».
— Кто его знает… — тоже развел руками Топырев. — Смотрели мы эту цистерну, когда потушили. Через заглушку сливного прибора текло. Клапан был закрыт неплотно. — И вдруг заговорил резко, возмущенно: — Под суд надо! Ишь какие специалисты! В цистерну с нижним сливом запузырили этилированный бензин. Правила одинаковые для всех. А они запузырили! Под суд! Кто дал цистерну и кто наливал!
— Это, конечно, правильно. Отправители цистерны ответят. Но вот дело какое. Цистерна проехала пятьсот километров, и — ничего. А в Кузнищах осмотрели ее, и появилась течь, потом — искра от торможения и — пожар. Может быть, бензин подтекал и раньше, но при осмотре не заметили?
— Не подтекало! — уже с раздражением ответил Гришка. — Не заметишь, что ль, если за шиворот польется?
— Я вас не обвиняю. Не надо кипятиться. Просто ищу причину пожара.
— А я тоже не дурак! Дите грудное, что ль? Ничего не понимаю, что ль?
— Успокойтесь… Товарищи, кто что может рассказать по данному случаю? — Малахов добродушно смотрел на рабочих, и его выдвинутую вперед челюсть уже не замечали…
Гришка уходил домой с тяжелыми думами. Он понимал, разговором со следователем дело не кончится. Догадывался, что многие из тех, кто сидел перед капитаном, винят его — Матузкова. Недаром в его сторону посматривали с затаенным интересом, недаром замолк дружный гвалт, когда он встал и направился к выходу.
Сторож, укутанный в белую шубу, встал поперек дороги и на территорию базы «Сельхозтехники» Павла не пустил.
— Пропуск оформил? — спросил он, раздвинув поднятый воротник озябшим носом.
В конторе кто-то из руководителей базы — на двери не было написано, — листая настольный календарь в поисках записи для памяти, объяснил:
— Без отношения от организации — никакого разговора. Кто вы? Что вы? Одни слова.
Скрепя сердце Павел заявился в контору дистанции. Подал черновик Лидии Александровне. Она выдернула из его пальцев бумагу, молча отстукала на официальном бланке и отодвинула, как отодвигают очередную жалобу назойливого просителя. Направился к Зимарину. Тот взглянул неприязненно.
— Прежним курсом?
— Как видите.
— Ну-ну… Отказывать опасно, в консерваторы угодишь.
Подписал и тоже двинул бумагу к краю стола, как сдвигают хлам. Павел стерпел. В последнее время он затвердел в своих чувствах. Будто процеживал обиду, фильтруя и не пуская глубоко в душу. Взял бумагу и опять к Лидии Александровне.
— Номер, — сказал он.
Та с торопливостью машины поставила дату и исходящий номер.
— Кого вы строите из себя? Мученика? Вся контора так говорит. Работали бы как все. Топорщитесь, выкозюливаете…
— До свидания.
Полдня ходил под бесконечно длинными навесами, по площадям между складами, заваленным сеялками, культиваторами, плугами. Предмет особого внимания — силосоуборочные комбайны. Но они разочаровали Павла. На комбайнах стояли кривые заостренные скобы, похожие на огрубленные концы изогнутых рессор. Эти пружинистые листы будут измельчать рыхлые кукурузные стебли, густую листву сочных трав. А как с древесными кустами?
Павел снова пошел по складам. Длинные, грубо сколоченные ящики лежали нескончаемыми прямоугольными штабелями. С ящиков свисали замасленные ярлыки. Одно и то же: тяги, шкивы, шестеренки, подшипники. Отдельные ящики были разбиты, и коричневая, пропитанная маслом бумага выпячивалась, обретала очертания зубчатых колесиков и плоских дисков. У высокого склада, сложенного из гладких железобетонных плит, с красными загогулинами вентиляционных труб, остановился.