«…Дорогой Павлик! Живы мы, здоровы. Кланяются тебе все наши соседи. Они все спрашивают, кто это к вам приехал. А мы и говорим, а хоть бы и невестка. Ежель что, ты не робей нас, а пиши как что есть. По важным делам, говорит, в больницу надо было. Абы кого, знамо дело, не пошлют. Немножко уж, то есть маловато, побыла, хорошо присмотреться не успели. А все одно молодец ты, что велел ей к нам. Теперь хоть знаем, с кем ходишь. Все спокойней. А то нынешняя молодежь, смотреть — всю душу воротит. А еще, Павлик, телку думаем продать. Ну зачем нам две коровы. Корму тьма сколько надо. И поросенка пудиков до восьми доведем — и хватит. Больше заводить не будем. Нынче это ни к чему. Деньги в колхозе зарабатываем, а мясо купим…»
Отцовские слова взбудоражили душу. Не так давно приехал он в Кузнищи, а казалось, что Петровское отгорожено длинными годами.
Павел выругал себя за то, что редко писал домой, и только потом его поразила четкая мысль: из-за фотокарточки ездила! Едва поднял глаза на Лену, она уже ответила:
— Говорила, ругать будешь… Такая храбрая…
— Неужели не поверила?
— Да ты что! Не могла я больше… Ну, не могла! А так… сама поставила вещи на свои места. Знаешь, я пойду к твоему землячку! Я смелая…
— Иди, — неуверенно согласился Павел. Не пойдет, лишь храбрится. Зачем это ей?
К его удивлению, она выскочила на площадку и надавила на кнопку звонка соседней двери. Не сняла палец до той минуты, пока не вышел хозяин. Он был без пиджака, в рубашке из белого нейлона с расстегнутым воротником, распаренный, довольный.
— О-о-о… Заходите!
Лена вошла. За длинным столом подвыпившие мужчины. С загадочной понятливостью переглянулись.
— Я была в Петровском! Как вам не стыдно!.. — возбужденно выпалила в глаза Тузенкову.
Неожиданно захотелось плакать, навернулись слезы. Она с ужасом подумала, что от обиды может разрыдаться, и бросилась обратно.
— Женщины… — донесся многозначительно улыбчивый голос Тузенкова.
На площадке стоял Павел.
— Вижу, храбрая. Но чтобы в последний раз! Нашла с кем объясняться…
Открылась дверь Гришкиной квартиры. Прасковья Филипповна в синей сатиновой кофте с оборками запела:
— Заходите, дорогие гостечки-и! Ми-илые вы наши, заходи-ите-е…
Павел взял Елену за руку и повел за Прасковьей Филипповной.
Глава вторая
План такой: после деповского душа по пути домой Гришка зайдет в закусочную, опрокинет пару кружек свежего пива, припрячет в карман шоколадку для своей ненаглядной. Как ни сравнивай с другими, а девка попалась по всем статьям что надо. Сколько дури было, когда всерьез думал о Ленухе! Ну — хороша, кто в красоте откажет. А все остальное? Образование? От одних упреков подох бы на третий день после свадьбы. Я без пяти минут врачиха, у меня высшее образование, я привыкла к особому обращению, к особой обстановке… Как ни верти, а Галка — настоящая находка.
Гришка первым закончил осмотр своих вагонов. Вот и не торопился, а опередил старого волка — Дедюха. Тот еще обстукивает, обнюхивает цистерны в голове поезда. Ничего, Гришка подождет. Они всегда уходят с работы вместе. Он закурил, прислонился спиной к деревянному столбу громкоговорящей линии связи. На душе было спокойно и весело. Он смотрел на уходящий с первого пути старый поезд. Под окнами вдоль каждого зеленого вагона белая эмалевая полоса. Фирменный. В таких поездах занавесочки на окнах, постельное белье, коврики на полу, да и костюмчики на проводницах, — все подобрано одно к одному. Как только сравняется одиннадцать месяцев работы, Гришка оформит отпуск, выпишет бесплатный железнодорожный билет и вместе с Галкой войдет в Кузнищах в вагон именно такого фирменного поезда. Куда угодно можно поехать. Хоть в Мурманск или во Владивосток или на самую высокую вершину Тянь-Шаня, лишь бы там была железнодорожная станция.
Хочется Гришке поехать далеко-далеко. Он поставит на столик дюжину бутылок жигулевского пива, для Галки — лимонада, будет не спеша попивать да поглядывать в окошечко.
— Ну, потопали, — сказал подошедший Дедюх, еще раз окинув глазами готовый к отправлению поезд.
На междупутье — рыхлый ледок из снега, изъеденный черными маслеными язвами. В лицо дул резкий ветер. Гришка закрыл щеку рукой. Дедюх, и без того сутулый, нагнулся навстречу ветру, словно что-то искал на леденистой дорожке.