Повторяю, для меня Володя — прежде всего поэт. Прежде всего. Он был прекрасный актёр, потому что он был личностью. Он всегда со сцены нёс какое-то своё ощущение мира. Я уже не говорю о том, что всегда у него поразительно звучал текст. Потому что Володя понимал, что такое слово и как трудно слово отбирать. У него удивительные стихи, по форме безукоризненные, и кажется, что это давалось ему легко. На самом деле, когда смотришь внимательно его стихи, то поражаешься их законченности, их гармонии. А сколько у него набросков бесконечных! Он очень много работал над словом.
Ещё — Володя был очень добрый человек, всегда старался помогать, всегда. Если он знал, что человеку плохо, он обязательно находил возможность помочь. Грустно об этом говорить, но могилу ему не случайно вырыли не как всем. Очень глубоко могильщики вырыли. Говорят: «Пусть сохранится». И место достали сразу, очень красивое место. Как войдёте, прямо под деревом. И угодил Володя вместе со своим братом рядом, они как два золотника — Есенин и Высоцкий. Это истинные народные таланты, которых недаром народ любит.
—
— Вот вам только один пример… Я очень часто болел, и так случилось, что жена с сыном были в Будапеште (моя жена венгерка). Я был один и лежал с очень высокой температурой — за сорок. И был в полубессознательном состоянии, но слышу: кто-то настойчиво звонит. Я по стенке, по стенке долго-долго шёл. Звонит ещё — видно знал, что я дома, и думает: почему не открываю. Я открыл, зашёл Владимир. Увидел меня в таком состоянии и говорит:
— Как же так? Вы — один?
— Ничего, ничего… Я как-нибудь отосплюсь, Володя…
— А что у Вас?
— Не знаю, просто температура очень высокая.
Но Владимир увидел, в каком я состоянии, сказал: «Подождите!» — и уехал. Я даже не помню, сколько времени его не было.
Оказывается, он на своей машине мимо обалдевших милиционеров въехал в американское посольство, достал там какой-то очень сильный антибиотик и привёз его мне. И я глотал это лекарство через каждые четыре часа. Действительно, через два дня температура спала.
—
— Может быть. Но впрямую Владимир посвятил мне одну песню «Ах, как тебе родиться подфартило». Она написана к моему шестидесятилетию. В трудную минуту для меня и для театра он написал и спел — «Скажи ещё спасибо, что живой!»
Беловой автограф посвящения Ю. Любимову к 60-летию (лицевая сторона). Сентябрь 1977 г.
И ещё одна песня. Когда театру было плохо, актёры являлись ко мне… Спектакли запрещали, меня выгоняли, я им всё время говорил: «Ну чего вы паникуете? Ещё не вечер». И эту фразу Володя взял рефреном в свою песню. («Четыре года рыскал в море наш корсар»). «Ещё не вечер», — я всё время успокаивал их этой фразой.
—
— Были и прямые заказы, когда мы с Владимиром оговаривали, о чём песня, какой характер. Например, для «Десяти дней…» для сцены «В логове контрреволюции» — эту песню он очень быстро написал («В куски разлетелася корона»). Иногда брал песни из своего старого запаса. А в «Пугачёве» — частушки, — это мы вместе с ним что-то импровизировали. В общем, в разных спектаклях было по-разному.
—
— Это я их познакомил. А попросил меня об этом сам Николай Робертович: «Юра, не сможете ли вы пригласить Володю в гости? Может быть, он споёт мне; меня поражает, как он пишет свои песни!» Эрдман сам прекрасно сочинял басни, сказки, сценарии, он великолепный, остроумный, уникальный драматург. И он чувствовал необычность того, что делал Высоцкий. Эрдман говорил: «Я понимаю, как сочиняет Булат Окуджава, как пишет Саша Галич, но никак не пойму, как этот человек рождает такие необыкновенные словосочетания, такие необыкновенные обороты отыскивает».
—
— Да, мы думали с Давидом Боровским сделать Владимиру такой спектакль и начали репетировать. Но потом он уехал в Париж, и как-то это дело распалось. Многие годы я пытался хоть как-то легализовать Высоцкого. Я хотел, чтобы официальные инстанции наконец признали: вот Высоцкий — актёр театра — исполняет свои песни. Мы хотели его фигуру сделать легальной, чтобы концерты Высоцкого не были какими-то подпольными. Владимиру постоянно во всём мешали…