Хрустнули тонкие, холодные пальцы. Сдержалась, промолчала Маша, только где-то в тайниках души с еще большей силой почувствовала всю неприязнь к этому жестокому человеку. Боров устало присел на солому. Вынув из кармана газету, свернутую в трубочку, медленно развернул.
— На, почитай, позор-то какой.
Маша внимательно прочитала статью под крупным заголовком «Вторую — на буксир!» Задумалась. Позора она не видела в том, что первая бригада решила помочь отстающей второй поднять несколько гектаров весновспашки, быстрее провести сев яровых.
— Хвастуны несчастные, — загремел Боров, тряся в воздухе кулаком.
— Зря переживаете, Семен Петрович, — сказала Маша, возвращая газету, — помогать нам будут свои, а не чужие.
— Видно, гордости у тебя нет, а еще правая рука бригадира, — укорил Боров. — Сама помнишь, как туго пришлось осенью. Зябь поднять силенок не хватило. Знаю, что сейчас поднажать надо на пахоту. А с кем поднажать-то, с кем? Вон у березы трактор стоит. Полсмены покружился на нем Бурачков и ушел: брюхо заболело. А сейчас дрыхнет, шалопай. И «ДТ» Злобина целый день будет загорать: ночью пахал. У него тоже нет подсмены. Да и вообще на Ваську у меня никакой надежды, плевать он хотел на честь бригады. Тоже шалопай известный.
— Не смейте так говорить про него! — громко сказала Маша. — Да если хотите знать, Василий Иванович Злобин горы может свернуть, если…
Возле вагончика появился Злобин. Маша смутилась, схватила шаль, пошла к дому, где часто ночевала с поварихой Дуней. Злобин прошел мимо бригадира, не сказав ни слова. Боров долго провожал взглядом тракториста. Тот остановился на полянке.
«Василий Иванович! — повторял про себя, — меня так еще никто не навеличивал». И вдруг почувствовал, как по всему телу разлилось такое хмельное волнение, какого раньше не испытывал. Постоял, подумал, затем, припав на колени, стал срывать подснежники. Через несколько минут на полянке вырос холмик свежих цветов.
Василий осторожно сложил их в шапку и зашагал к вагончику.
В незнакомый глубинный колхоз «Россия» Василий Злобин приехал после окончания училища механизации сельского хозяйства. Было это накануне жатвы. Первые дни ремонтировал уборочные машины. Потом ему выделили старый трактор, послали на луга косить травы.
— Новичку-то надо бы трактор получше, — посоветовал бригадиру председатель.
— Помучится — научится, — не то в шутку, не то всерьез ответил бригадир.
— Даст мне жизни эта дохлятина, — недовольно сказал Василий Генке Бурачкову.
И точно. В первый же день у трактора расплавился подшипник.
— Бывает, — сочувствовали механизаторы.
— Эх, шалопай… — обругал бригадир.
Василию было досадно и обидно. Училище окончил с отличием, на практике был в числе первых, а тут, в колхозе, сразу же опозорился! Не сдержался Василий. Встряхнув курчавой головой, процедил сквозь зубы:
— Заткнись!
Боров только раскрыл рот. По дерзким глазам парня почувствовал, что перед ним стоит человек с крутым характером. А таких Боров не любил, да и боялся.
Через несколько дней у Злобина снова беда. Стал перегонять трактор, на повороте не заметил в бурьяне повозку. Хрустнули оглобли, испуганно закричал водовоз, лежащий в траве… Механизаторы просили Борова не сообщать о случившемся в правление, обещали отремонтировать повозку. Но бригадир не послушал. И правление оштрафовало Василия да еще объявило выговор.
«Отличился» Василий Злобин и в кругу молодежи.
Гришка Соловей — счетовод соседнего с колхозом рудника пришел в клуб в коротких, узких брюках цвета морской волны. Василий усмехнулся:
— Ты что, Соловей, в подштанниках ходишь, денег не можешь заработать на брюки?
— Ты отстал, детка, как моя древняя прабабушка, — громко, чтобы все слышали, ответил Соловей, приглашая на фокстрот Машу Белозерову.
Маша отказалась. Тогда Соловей схватил ее за руку. Маша вскрикнула. Дальше все произошло молниеносно. Хлопнула дверь. «Король» танцев кубарем покатился с крыльца. Маша с благодарностью смотрела на Злобина, вытиравшего платком руки. Больше Соловья никто не видел среди колхозных девчат. Но кто-то «просигналил» об этом случае в сельсовет. Из кабинета председателя сельсовета Василий выскочил как ошпаренный, на ходу бросил через плечо в открытую настежь дверь:
— Не запугаешь…
У крыльца Василия поджидал Генка Бурачков. Интересный этот парень, Генка Бурачков. Как познакомился с Василием, без него — ни шагу. И если только Злобину грозит неприятность, Генка уже возле. Бывает и так: разозлится Василий, начнет гнать от себя Генку, а тот хохочет, или скажет: «Люблю психов». Василий еще пуще обозлится, но достаточно посмотреть на Генкины румяные щеки с конопушками, как сразу полегчает на душе. Злости как не бывало. Чувствуя за собой вину перед товарищем, Злобин примирительно скажет: «Мировой ты парень, Генка!»
— Всыпали? — спросил Генка.
— Всыпали, — ответил Васька.
— Ну и хорошо.
— Ну и дурак.
Казалось быть, перепалке. Но друзья обнялись и побрели вдоль улицы, напевая:
— «Мы парни бравые, бравые, бравые…»