Живет на селе человек...

Под гул одобрения он внес предложение послушать пострадавшего Кишкина.

Но Семена в зале не оказалось. Его голосистая жена Екатерина растерянно сказала, что муж заболел, дома лежит.

— Да я Семена час назад видел, на горбу полвоза дров тащил, — заметил под общий смех тракторист Самсонов.

Собрание объявило Нефедову строгий выговор с предупреждением, предложило правлению артели снять его с должности бригадира и направить работать в колхозный гараж к Свиридову.

3

— Все, мать! Последний раз опохмелюсь, а завтра на работу, — глухо бормотал Антон. А сам думал: «Легко сказать, а каково это: десять лет подряд был бригадиром, а теперь иди в гараж к Свиридову. Мужик он крутой, чуть промахнешься — так прижмет…»

Уже несколько дней сидел Антон дома, глушил водку. Красивое до этого лицо его стало обрюзглым, помятым.

Однажды утром к Нефедовым зашел Гришин. Увидев его во дворе, Антон глянул на себя в зеркало, покачал головой, с досадой плюнул и пошел встречать гостя.

…На другой день Антон не один раз прошелся возле продуктового магазина, то и дело оглядываясь по сторонам. Варя стояла за углом дома и с волнением наблюдала за ним: «Не выдержит пожалуй». И вдруг облегченно вздохнула: Антон, зло махнув рукой, быстро направился на другую улицу, к колхозному гаражу.

— Очухался? Пора, брат, и совесть знать. Поедешь в Карагайку грузить лес, — строго сказал Свиридов. Он снял с себя новый комбинезон. — На! Свое барахло давай мне.

Вернулся Нефедов поздно вечером. Разгрузил лес. Только собрался домой, как подошел Свиридов.

— Сгоняй в город, наряд на комбикорма пропадает, — сказал завгар. — Был у председателя, просил грузчика, а он говорит: «Где я найду, ищи сам». Выручи!

— Ловок! Ну ладно, только перекушу сначала.

Свиридов проворно сбегал в гараж, принес сверток, сунул в руки Нефедову.

— Возьми, сыну приготовил, а он еще не вернулся. Дорогой перекусишь.

И потекли у Антона Нефедова дни — один жарче другого. Он безропотно выполнял любую работу. Заболел молотобоец в кузнице — Нефедов стал на его место. Поедут машины за срочным грузом, в ночь ли, в непогоду, — грузчиком едет Антон. А когда в колхоз пришли два новых самосвала, Нефедов попросил Свиридова поставить его шофером.

— Хороша машина, — восхитился Свиридов и добавил: — Посадил бы тебя на самосвал, да боюсь — подведешь.

— Не подведу.

4

В «Заре коммунизма» уродились на редкость сильные хлеба. Выйдешь за околицу, проедешь узкую ленту березовых колков, и взору откроется чудная картина. В голубой дымке хлебному раздолью, кажется, нет ни конца, ни края.

По левой стороне пшеничного поля проселочная дорога. Мчится по ней новый самосвал. Возле поворота, где дорога ныряет в небольшую балку, машина остановилась. Из кабины выпрыгнул широкоплечий шофер. Взял в руки один, другой колос, набрал пучок колосьев и посмотрел, как бегут, догоняя друг друга волны пшеницы. Затем вскочил в машину и помчался еще быстрее. Через несколько минут Антон Нефедов был уже в правлении. Тряся крупные колосья пшеницы, сказал председателю колхоза:

— Пора косить! Ждать больше нельзя, пойдут дожди — поляжет хлеб…

И началась жатва. Днем Нефедов отвозил зерно от комбайнов на ток, а ночью, загрузив самосвал пшеницей, мчался в город на элеватор.

«Устал, не высыпается», — думал, глядя на Антона, Свиридов, хотя и сам не помнил, когда высыпался последний раз.

На центральный ток с каждым днем хлеба прибывало все больше и больше. Пришли помогать сортировать зерно животноводы, работники бухгалтерии, подсобных предприятий артели. Фуражир Семен Кишкин и ветфельдшер Луганков помогали грузить автомашины, засыпали в сортировки зерно. Кишкин взял деревянную лопату и стал неумело орудовать ею.

— Век живи, век учись, — сказал, подходя, Гришин.

Взяв у Семена лопату, начал показывать, как нужно бросать зерно веером, чтобы лучше просыхало на ветру.

— Вы меня простите, Сергей Петрович! — неожиданно заговорил Кишкин.

Гришин удивленно остановился.

— Зол на вас был, что убрали из кладовой и послали фуражиром, вот и молол тогда про вас Нефедову всякую чепуху. А когда жену устроили в ясли и дочку направили учиться в институт, замучила меня совесть, покоя не нахожу…

Сергей Петрович вынул из кармана платок. Вытер лицо. Потом посмотрел на восток. Отсюда хорошо было видно проселочную дорогу, по которой мчались машины с зерном. Впереди летел самосвал, из кабины развевался красный флажок ударника жатвы.

— Красиво, правда? — заметил Луганков.

— По всему видно, что шофер молодец.

— Это Антон Васильевич, — тепло проговорил Гришин.

— Нефедов? — удивился Луганков.

— Да, товарищ Нефедов, — подтвердил секретарь парткома.

ЕГОРЫЧ

В последний день пребывания в Приуральске я зашел к своему старому приятелю Ивану Петровичу Рябову, заведующему районо. Открывая массивную, обитую дерматином дверь его кабинета, я увидел необычную картину: за столом взволнованный мужчина в пенсне, перед ним — горько плачущий мальчуган лет семи-восьми. Мальчик тер кулаками глаза, забыв, что платок перед ним на столе. Упрямо звенел его голос:

— Не поеду. Сказал, не поеду…