Живет такой парень

-- Нет, не будет нам веселее. Так это... самообман. Не бу-дет веселее.

-- Ну, ты сильно-то не унывай.

-- Я и не унываю.

-- Взяла бы да снова замуж вышла, раз такое дело.

Катерина усмехнулась.

-- Бери. Пойду.

-- Вот и выходи. Сегодня потолкуем. -- Пашка сам не ждал, что так брякнет.

-- Перестань ты, болтало! -- рассердилась Катерина. -- Зачем пришел-то?

-- Некультурная ты, Катерина. Темнота.

-- Ох, батюшки!.. Давно культурным-то таким стал?

-- Что это, например, такое? -- Пашка подошел к слони-кам, взял пару самых маленьких. -- Для чего, спрашивается? Для счастья? Или олень вот этот... -- Пашка презрительно прищурился на оленя. (Олень, кстати, ему нравился.) -- Это же... пошлость! В горнице как в магазине. Мой тебе совет: выкинь все это, пока не поздно.

Катерина удивленно слушала Пашку. А Пашку неудер-жимо повело.

-- Вы сами, Катька, виноваты во всем: обвиняете ребят, что они за городскими начинают приударять, а вас забывают. А нет, чтобы подумать: а почему так? А потому, что город-ские интереснее вас. С ней же поговорить и то тянет. Наша деревенская -- она, может, в десять раз красивше ее, а как нарядится в какой-нибудь малахай -- черт не черт и дьявол не такой. Нет, чтобы подтянуть все на себе да пройтись по улице весело, станцевать, спеть... Нет, вы лучше будете се-мечки проклятые лузгать да сплетничать друг про дружку. Ммх, эти сплетни!.. -- Пашка, стиснув зубы, крутнул голо-вой. -Бросать это надо к чертовой матери -- эти сплетни. Ты делай вид, что ничего не знаешь. Не твое дело, и все. А то ведь пойдешь с иной, и вот она начинает тебе про своих же подружек: ля-ля-ля... Все плохие, она одна хорошая. Бросать надо эту моду.

-- Ты что, с цепи сорвался? -- спросила Катерина.

-- Ну вот, пожалуйста, сразу по лбу: "С цепи сорвался?" А ты бы сейчас спросила меня с улыбкой: "В чем дело, Пав-лик?"

-- Пошел к дьяволу!.. Приперся нотации тут читать. Мне без них тошно.

-- А ты перебори себя. Тебе тошно, а ты улыбайся. Вот тогда будешь интересная женщина. Ходи, вроде тебя ни одна собака сроду не кусала: голову кверху, грудь вперед. И улыбайся. Но громко не хохочи -- это дурость. А когда ты идешь вся разнесчастная, то тебя жалко, и все. Никакой охоты нету к тебе подходить.

-- Ну и не подходи. Я и не прошу никого, чтобы ко мне подходили, пошли вы все к чертям, кобели проклятые. Ты зачем приперся? Тебе чего от меня надо? Думаешь, не знаю? Знаю! А туда же -- "некультурная". Так иди к своим культур-ным. Или не шибко они тебя принимают, культурные-то?

-- Никакого сдвига в человеке! -- горько воскликнул Пашка. -- Как была Катя Лизунова, так и осталась. Я ж тебе на полном серьезе все говорю. Ничего мне от тебя не надо!

-- Я тебе тоже на полном серьезе: пошел к черту! Куль-турный нашелся. Уж чья бы корова мычала, а твоя бы молча-ла. Культурный -- по чужим бабам шастать. Наверно, уж весь Чуйский тракт охватил?

-- Я от тоски, -- возразил Пашка. -- Я нигде не могу идеал найти.

-- Вот когда найдешь, тогда и читай ей свои нотации. По воскресеньям. А мне они не нужны. Ясно? Выметывайся от-сюда, культурный! Чего ты с некультурными разговарива-ешь?

-- Знаешь, как я вас всех называю? -- сказал Пашка. -- "Дайте мужа Анне Заккео". Мне вас всех жалко, дурочка.

-- От дурачка слышу. Уходи, а то огрею чем-нибудь по загривку-то -враз жалеть перестанешь.

-- Эхх, -- вздохнул Пашка. И вышел.

Над деревней, в глухом теплом воздухе, висел несуетли-вый вечерний гомон: мычали коровы, скрипели колодцы, переговаривались через ограды люди. Где-то стыдливо всхлип-нула гармонь и смолкла.

Пашка шел к дому, где они остановились с Кондратом на постой.

Хозяин и Кондрат спали уже -- "нафилософствовались" давеча.

Хозяйка ворожила на картах. И ее тоже беспокоила судь-ба сынов, которые разъехались по белому свету.

-- Что там слышно? Вы вот в разных местах бываете -- война-то будет или нет? -- спросила она.

-- Не будет, -- уверенно сказал Пашка. -- Не дадут.

-- Господи, хоть бы не было. В народе тоже не слышно. А то ведь перед войной-то всякие явления бывают.

-- Какие явления? -- полюбопытствовал Пашка, попивая молоко.

-- Вот перед той-то войной -- явление было.

-- Какое?

-- А вот едет шофер сверху откуда-то, с гор, и подъезжает к одному месту... А место это -- как выезжать в Долину Сво-боды...

-- Знаю, -- сказал Пашка.

-- Вот. Выезжает из лесочка-то, глянь: впереди баба сто-ит. Голая. Подняла руку. Шофер маленько оробел. Останав-ливается. Подходит она к нему и говорит: "На, говорит, тебе двадцать рублей..."

-- По новым деньгам, что ли? -- встрял Пашка.

-- По каким "по новым"? Дело-то до войны было, как раз перед войной.

-- Так.

-- "...На, говорит, тебе двадцать рублей и купи мне на платье белой материи. Когда, говорит, поедешь назад, я тебя здесь встречу. Только смотри, говорит, купи -- вишь, я голая вся". Ну, шофер что, взял. "Ладно, говорит, куплю". -- "Толь-ко смотри -- не забудь", -- она-то ему еще раз. И ушла. В лес. Едет шофер. Приехал на свою базу какую-то...

-- На автобазу.