Живи!

Браво, брависсимо и бис жгли сердце. «Ты — лучший», — шептали девушки и вились, как пчелы над лугом. «Ты — лучший, — шептала гордыня. — Играй для них, и будешь собирать полные залы». «Лучший», — подтверждали пальцы. «Я — лучший», — уверился Грегор.

Скрипка промолчала.

Первый концерт не обернулся успехом. Второй был еще хуже: в полупустом зале сидели не те люди, совсем не те. И горстка человек, аплодировавших стоя, казалась особенно ничтожной по сравнению с зевающей толпой. «Доброжелатели» хмыкали в кулаки: вот тебе, выскочка. Нашел, перед кем выступать.

Звезда артиста закатилась, так и не воссияв на небосклоне славы.

Душа стянулась шрамами: на давний рубец перегоревшего страха легли новые — оскорбленной гордыни, зависти, неуверенности и обиды. И сразу же, стоило только опустить руки, впасть в отчаяние, вернулись сны. Учитель, черный, жуткий, полосовал душу, точно нагайкой. Сны, от которых не убежать, не скрыться, кромсали волю, переделывали под себя. Сны, и постоянные, то гневные, то вкрадчивые, то насмешливые слова:

— Да, мой мальчик, ты талантлив. Но кому нужна твоя одаренность, твои способности?! Кого ты стремишься поразить? Обывателей? Тщетно! Обыватель воротит нос от культуры, он читает детективы в мягких обложках и смотрит мыльные оперы. Ему дурно от настоящего, подлинного искусства, он разбирается в нем, как свинья в апельсинах, и как та же свинья не воспитан. От умственных усилий у него трещит голова и случаются колики. Обывателю подавай чего попроще, да тщательно разжевывай — плесни помоев свинье, и она довольно зачавкает, отвернувшись от спелого винограда. На твои концерты будет ходить человек десять, обычные люди не понимают классику, ни Чайковского, ни Шопена, ни Моцарта. Поп-музыка — дело другое. Надо быть к народу ближе, и тогда народ полюбит тебя. Что скрипка? Брось! Подумай об эстраде, о карьере подумай. Хочешь стать широко известным? хочешь славы? денег? Я знаю — хочешь, все хотят. Поэтому тебе надо найти оборотистого продюсера и прогнуться под вкусы публики: играть чужие хиты и шлягеры, выступать в популярных передачах или, в крайнем случае, идти ди-джеем в модный клуб. А после, когда обыватели будут от тебя без ума, — твори, что пожелаешь, ведь они у тебя на крючке, они уже привыкли к тебе, подсели, как на наркотик. Но не забывай и об их скудных мечтаниях. Шаг влево, шаг вправо ты еще сделаешь, но не два и не три — не поймут и не простят. Любимое занятие черни — свергать кумиров. Чтоб взлететь на гребень успеха, надо держаться посередине, не впадая в крайности, — быть оригинальным, но узнаваемым, слегка необычным, но в целом традиционным. Здесь нет места таланту, да он и не нужен больше — нисколько, ничуть, понимаешь? Он всё время будет тянуть куда-то, мешать. Поэтому от лишнего таланта надо избавиться! Я помогу тебе, подскажу — как. Ты мне — талант, я тебе — успех. Золотая середина! Тоже ведь неплохо, а?

Отмахнуться от снов не получалось. Леонард в обличии крылатого демона вновь и вновь искушал Грегора богатством и признанием. Обещания эти не были пусты и лживы, но и правдивы до конца не были. Извечная золотая середина. Без судорожных метаний, без раздрая между душой и телом и без категоричности выбора «или — или». Давнишний, еще с седых веков обмен: право первородства на чечевичную похлебку. И не похлебку даже — на жирный кусок хлеба, да не с маслом — с икрой. Отдай излишек, предай, забудь мечту и довольствуйся сытой, размеренной жизнью. Сиди в своей уютной норе и не думай о раздольной степи наверху, где гуляют ветра, где в небе расплавленным золотом сияет диск солнца, а за ним — пульсирует, дышит, несется в пространстве и времени целая Вселенная.

Грегор скрипел зубами и гнал соблазн прочь. Искушение приходило во сне, и Грегор вновь, как и раньше, боялся прилечь. Он брал скрипку и, притиснув к подбородку, играл — играл до дрожи в руках. Звуки, величественные и громадные, легкие и задорные, протяжные и резкие, срывающиеся, плыли и кружились в четырех тесных стенах, раздвигая узкую клетушку до необъятных размеров зала. Слитные переходы легато и рассыпчатая дробь стаккато, свистящие флажолеты и энергично-хлесткие пиццикато… всё богатство тембра, всю душу изливала скрипка.

Так девушка признается в любви. Так признаются девушке.

Ладонь нежно сжимает гриф, будто девичью шейку, пальцы бегут по струнам — гладят волосы. Смычок гуляет от колодки к концу — вниз, вниз, а потом вдруг — вверх! и еще раз вверх! и никогда — за спину. Глаза закрыты, глаза видят только музыку. Феерические огненные полотна разворачиваются перед внутренним взором, куда там северному сиянию! И кажется, тебе рукоплещет весь мир.