Очень вовремя от нас ушел
Артур Опхоф, 50 лет.
Когда-то он был многообещающим юношей с идеалами, но ничего путного из него не вышло. Вообще-то он был слабаком, хоть и порядочным слабаком.
В компании «Хертог. Ватерклозетные и сантехнические принадлежности» он зарекомендовал себя в лучшем случае как посредственность и посему был недавно уволен.
Его уход огорчил только его друзей Йоста, Ваутера и Стейна, так как впредь им придется играть в гольф по пятницам после полудня не вчетвером, а втроем.
Остальные будут не слишком горевать по Артуру.
Артур оставил жену и собаку.
Жаль, жаль, жаль, что такой некролог привлек бы слишком много внимания, а то бы я в свое время поместил его в газете. Тем самым я раскрутил бы газету и, кто знает, какую-нибудь рубрику в телевизионном ток-шоу «Замечательные люди».
62
Стейн, ей-богу, сидит у меня в печенках.
Вроде бы со Стейном все в порядке, по крайней мере, он изменился не больше, чем я или двое других моих приятелей, но темы для разговоров постепенно иссякли, нам стало нечего сказать друг другу. Играя по пятницам в гольф, я в последнее время замечаю, что Стейн все больше болтается сам по себе, это ясно как божий день. Грустно, конечно. Каждый это чувствует, но никто об этом не говорит. Для Йоста, Ваутера и меня Стейн – отрезанный ломоть, но Стейн об этом не догадывается. Мы – единственные, кого он может считать друзьями. Его властная жена и такой же властный сын не в счет. В школе, где он работает, у него друзей нет, только коллеги, которые изображают симпатию, и ученики, которые в лучшем случае не проявляют к старому учителю немецкого ни малейшего интереса. Для него пятница на поле для гольфа – единственный день недели без утомительной работы и раздумий. Я не хочу лишать его этой отдушины, ведь Стейн у нас пай-мальчик, хотя бы потому, что с готовностью ищет на поле чужие мячи. Собственный мяч его мало волнует. Когда он его теряет, то сразу бросает новый. От Йоста и Ваутера помощи в поисках не дождешься.
«Потерю искать – зря время терять» – таков их девиз.
Стейн становится довольно печальной фигурой, ну как его оттолкнешь? Вот и поддерживаешь бедолагу, из гуманных побуждений, по пятницам после полудня.
Но проект «Италия» создает проблему. Мы не можем посвятить в него Стейна. При всем желании ему нельзя в нем участвовать. Если после моих фальшивых похорон он встретит в булочной Афру, его замучают угрызения совести. Если его жена Теа учинит ему допрос с пристрастием на предмет гольф-тура во Францию, он не выдержит и проболтается о тайном пристанище в Италии. Участие Стейна в заговоре во много раз увеличило бы риск провала. Не говоря уже о том, что Стейн, с его грамотной речью, через пару часов и после нескольких кружек пива начинает страшно раздражать Ваутера. И тот задает ему вежливые вопросы типа:
– А твоя Теа в рот берет? У нее такая огромная пасть!
Подобные вопросы Стейну не нравятся.
Мне, кстати, тоже. Но, к счастью, приятели редко интересуются подробностями моей сексуальной жизни.
Мы отменяем гольф, только когда погода совсем уж скверная. При обычной плохой погоде мы делаем девять лунок, а во всех прочих случаях – восемнадцать. Ловим кайф четыре часа подряд, после чего пиво и тефтельки приобретают восхитительный вкус. Но в последние недели после гольфа мы все нетерпеливее ждем, когда же наконец Стейн отправится домой и мы сможем зарыться в свои итальянские планы. «Зарыться» – одно из самых нелепых слов, какие я знаю, попробуйте произнести его пять раз подряд, но здесь оно уместно. Предвкушение – великая вещь. Мы ведем себя как мальчишки, которые построили шалаш в лесу, тайком курят сигареты и заедают каждую целой пачкой бисквитного печенья.
Наша тайная хижина – вилла в Тоскане с видом на холмы и холодильником, полным вина и пармской ветчины. И Стейну с нами не по пути. Но как отделаться от него пристойным образом? Пока что мы не придумали ничего лучше, чем помалкивать при нем как партизаны.
Но один раз я проговорился.
– Как сказать по-итальянски «мяч послан в аут»? – брякнул я.
– Ты это к чему? – не понял Стейн.
– Да так просто…
63
Ранняя весна. Расцвели крокусы.