Живи и давай жить другим

Хотел бы я посмотреть на физиономии бывших коллег, если бы сказал им, что вовсе не нуждаюсь в их сочувствии, так как собираюсь роскошно жить на ренту в Италии. Даже несмотря на тот факт, что слово рента при процентной ставке 0,15 % много потеряло в своем значении.

– В знак нашей высокой оценки твоих заслуг мы скинулись, и я сам тоже вложил свою долю, чтобы преподнести тебе достойный прощальный подарок.

Хертог водрузил на мой опустошенный рабочий стол огромный пакет. Марике наверняка потратила четыре рулона подарочной бумаги, чтобы упаковать мою новую сумку для гольфа. Зря старалась, так как все, и я в том числе, знали, что там упаковано.

– Ой, в точности такая сумка, как я хотел. Она мне здорово пригодится, ведь у меня теперь будет уйма времени для гольфа. – Я весело оглядел окружавшие меня кислые физиономии. – Не будем так уж печалиться. Что сделано, то сделано. Я ни на кого лично не держу зла за то, что вылетел с работы. Все вы по отдельности были хорошими коллегами.

Сначала я намеревался сказать «фантастическими коллегами», но тогда у них могли возникнуть слишком сильные подозрения. А моя цель была оставить компанию ватерклозетных и сантехнических принадлежностей в недоумении: Артур и впрямь думал так, как сказал, или нет?

– Я принес великолепный обсыпной яблочный пирог, чтобы в последний раз вместе с вами устроить веселое чаепитие. Кто хочет кусочек?

Разумеется, каждый захотел. Заткнув рот пирогом, ты в любом случае вправе помалкивать. Пирог поглощали в гробовой тишине. Засим я пожал каждому руку и поцеловал Марике. Она смущенно обняла меня.

– Ну, вот и все. Мне пора. А вы еще сможете часок поработать.

Я высунулся из машины, как лейтенант Коломбо в старом кино, не оглядываясь, поднял руку и свернул за угол. Я заранее продумал все стандартные слова и жесты и разыграл их как по нотам. Смотрите, как легко покидает контору человек, имеющий особый повод для радости, ведь он в последний раз обозревает в зеркале заднего вида деловой район Брёкелен.

59

– Слушай, а ты как хотела бы: чтобы тебя схоронили или кремировали? Возможно, мы уже обсуждали это, не помню.

Афра сердито взглянула на меня. Неужели я впадаю в маразм? Мы договорились об этом много лет назад. Оба подписали бумагу, что хотим быть похороненными. Бумага у нее в ящике, а я напрочь забыл.

– Ах да, – сказал я.

– Действительно вспомнил или только делаешь вид? – спросила Афра подозрительно. – Ты первый заявил, что ни за какие деньги не хочешь развеяться с дымом. Так и сказал, я твои слова отлично помню.

Кажется, момент оказался неподходящим. Я-то хотел завести разговор о том, что мне все-таки больше нравится быть сожженным. Чтобы стереть все следы.

Когда Афра вечером ушла на йогу, у меня было время спокойно поразмыслить. Но что толку: я не мог придумать бесспорного аргумента, который убедил бы Афру, что ей придется меня кремировать, а не хоронить.

Зато это позволило взглянуть на вещи по-другому.

Кремация необходима, чтобы потом никто не догадался, что меня в гробу не было. Но чтобы усомниться, был ли я в гробу, нужно иметь очень веские основания. Например, чтобы кто-то увидел меня где-нибудь, узнал и поднял большой шум или, по крайней мере, рассказал об этом Афре. И тогда сложилась бы весьма неприятная, неопределенная ситуация. Для меня, но и для Афры. Разве у нее тогда не будет права избавиться от этой неопределенности? Скажем, она потребует эксгумации и вместо скелета обнаружит в гробу несколько мешков с песком. Это навело меня на мысль подложить в гроб трогательное письмо с извинением. На всякий случай. Ведь тогда это уже не будет иметь значения.

И еще одна мысль пронеслась в моем мозгу: хорошо бы выкупить права на погребение минимум лет на тридцать. Чтобы через десять лет меня не выкинули из могилы и смотритель кладбища, со шляпой в руке, не позвонил в дверь Афры: «Присядьте, сударыня, не волнуйтесь, мы сделали очень странное открытие».

Слишком рано освобождать могилу – значит будить спящих собак, а это ни к чему. Другое дело – если кто-то активно занимается поисками истины. И у Афры есть право на истину. Один обман не скроешь другим обманом, не стоит и пытаться. На чем всегда прокалываются мелкие и крупные мошенники, хоть белые воротнички, хоть убийцы? На том, что, когда их ловят с поличным, они продолжают выкручиваться и лгать, сваливая вину на других. Может, это и звучит смело и неправдоподобно, но, если возникнут резонные сомнения, я покаюсь в содеянном, со всеми вытекающими последствиями.

Итак, придется меня не кремировать, а хоронить. Тем самым я иду на риск оставить вторую убедительную улику моего обмана: пустой гроб наряду с живым и здоровым Артуром с итальянскими усами. Ничего не поделаешь.

60