Гадюка яростно шипела, кончик хвоста ее отбивал по полу барабанную дробь. Голова неотступно, словно привязанная, обращалась к ежу. Вот раскрытая пасть поднимается все выше, кривыми кинжальчиками торчат смертоносные зубы. Шипенье переходит в свист. Молниеносный рывок… Укусила… На мордочке ежа появляется кровь. Он слизывает ее, будто ничего особенного не произошло, и продолжает свой заколдованный бег вокруг змеи.
Гадюка бросается снова. На этот раз исход получается иной: ежик ждал удара. Целилась хищница в мордочку, а попала в острые иглы. Теперь у нее с носа свисает крупная бурая капля. А ежик, как бы издеваясь над змеиной яростью, все навивает и навивает вокруг нее невидимые кольца. Он выжидает нужный ему момент. Гадюка ждать не хочет. Следует еще один неуловимо быстрый выпад. Опять неудачно: теперь у нее вся пасть в крови и, кажется, вытек один глаз. Гадюка яростно трясет головой, шипит уже приглушенно, захлебываясь… Совсем неожиданно змея распрямляет кольца и устремляется под диван.
Этого-то и ждал Колюч-Иголкин. Он бросается следом и перегрызает гадюке шею. Развязка наступает мгновенно. Обезглавленное тело гадюки конвульсивно подскакивает над полом, хлещет по нему, словно мокрая веревка. Колюч-Иголкин тем временем с хрустом пожирает змеиную голову. А ведь там ядовитые железы, зубы… Этого не выдерживают даже привычные нервы натуралиста. Я убегаю на улицу и долго брожу в сосновой рощице, чтобы успокоиться.
Во-первых, мне жалко потерять такой прекрасный экземпляр гадюки. Во-вторых, я серьезно обеспокоен здоровьем Колюч-Иголкина. Мне, конечно, известно, что ежи — это единственные в наших краях животные, которые не боятся гадюк. Яд, убивающий годовалого теленка, для них безвреден. Но тут… чем ни ближе к голове, тем укус гадюки опасней, а моего ежика она схватила прямо за мордочку. Кроме того, он съел голову. Бр-р-р! Неужели и это пройдет без последствий?
Во всяком случае, я не очень удивился бы, застав по возвращении ежика недвижимым. Однако Колюч-Иголкин встретил меня в самом игривом расположении духа. Довольный, семенил он по комнате и аппетитно облизывался. Судя по остаткам, что валялись на полу, ежик попировал неплохо. С брезгливым чувством ухватился я за кончик змеиного хвоста, дабы выбросить вон. Не тут-то было! Колюч-Иголкин тотчас подскочил, ухватился зубами за другой конец, вырвал у меня свою добычу и уволок под кровать.
При осмотре сачка мне стало ясно, как смогла змея выбраться наружу. Она воспользовалась тем, что шов в марле разошелся в одном месте.
После описанного случая ежик прожил у меня еще довольно долго. Он по-прежнему охранял мою комнату от набегов мышей, был всегда весел, здоров, неприхотлив в пище. Только к осени стал заметно прожорливей. Под мягкой кожей брюшка скопилась у него порядочная жировая подушка. Гуще сделался коротенький мех между иглами.
Неравнодушным стал ежик к мягким предметам: подбирал случайно упавшие на пол бумажки, тряпочки, клочки ваты и стаскивал все это за печку — готовил себе постель на зиму.
Для книг у меня не хватало места ни на полках, ни в шкафах. Подшивки журналов приходилось хранить под кроватью. С некоторых пор Колюч-Иголкин стал проявлять к ним особый интерес. Частенько из-под кровати слышалось шуршанье бумаги.
— Что это у вас там такое? — насторожился как-то приехавший товарищ.
— Это ежик там читает, глаза портит впотьмах, — пошутил я. — Пополняет недостатки лесного образования. Сейчас звонок дадим на перемену.
Я постучал карандашом по тарелке, ежик тотчас выкатился из-под кровати и вопросительно поднял мордочку.
В ту же ночь меня разбудила оживленная возня. Включил свет и вижу — Колюч-Иголкин с целым ворохом рваных журнальных листов, натыканных на иглы, спешит в свой угол за печкой. Повозившись там минуту и освободясь от бумаги, снова шмыгнул под кровать. Там он покатался в куче нарванной бумаги и вылез снова чучело-чучелом.
На другой день я поставил в углу сарая деревянный ящик, сложил в него весь запас подстилки из-за печки и переселил в сарай Колюч-Иголкина. Подарил я ему еще и разрезанный валенок. Ежик деятельно принялся потрошить его.
Через два дня мой питомец улегся спать — лег до весны. Зимой я несколько раз навещал его. Просунув в ящик руку, я мог убедиться, что Колюч-Иголкин лежит, свернувшись в тугой комочек. Дыхание было очень редкое, сердце чуть билось, а мягкий животик был совсем холодный.
В середине апреля ежик проснулся и удрал из сарая к себе в лес.
ПОТОМОК ВЕЛИКАНОВ
Индийская слониха Лоди — это живая гора мускулов под бронею твердой и шершавой, как скребница, кожи. Ей ничего не стоит спиралью выгнуть рельс в ограде слоновника или с корнями выворотить большое дерево, упершись в него лбом. И делается это не с каким-то злым умыслом, а так — потехи ради, мимоходом. Наградила природа силушкой, надо же куда-то девать ее! Работы достойной нет, так хоть потешиться по-богатырски!