Живи, ирбис!

И вот он неуверенно переступил ногами, затем тронулся, вытянув вперед шею и издавая звуки, похожие на хрюканье. Я не сказал бы, что грузная валкая поступь медведя была очень уж решительной. Подступал он ко мне боком и прикрывался лапой, как боксер, опасающийся неожиданного и разящего удара.

— Стой! — заорал я во всю силу вернувшегося ко мне голоса и замахнулся на бурого великана.

Мишка и в самом деле остановился. Мало того, испуганно вскинул обе передние лапы, защищая голову. Тут я заметал, что по косматой груди его, заскакивая на морду, мечутся яркие солнечные блики. И там, где чиркал этот неведомо откуда взявшийся зайчик, медвежья шерсть вспыхивала рыжим огоньком.

Так вот оно что! Мишке плеснуло в глаза как бы расплавленным солнцем… Только откуда же так кстати выскочил этот спасительный луч?

Мишка снова переступил ко мне навстречу. Переднюю лапу, широкую, как лопата, он на всякий случай держал наготове перед мордой. Я невольно отшатнулся. Висевший на ремешке «фэд» мягко толкнул меня в грудь… и тотчас стайка молниеносно проворных зайчиков запрыгала у медведя на брюхе.

Так вот откуда они! Чехол с аппарата был откинут, а хромированные детали, объектив, стекло экспонометра — все это идеальные отражатели!

Обеими руками я схватил аппарат и стрельнул мишке по глазам пучком яростных солнечных лучей.

А дальше произошло нечто непонятное. Я видел, как мишка снова вскинул обе лапы, защищая глаза, видел, как мягко повалился вдруг в мою сторону. Мне показалось: он ринулся в решительную атаку. Я невольно зажмурился.

Но пронеслось мгновенье. Еще одно… Прошла целая секунда. Другая… Мирно журчала и плескалась сбоку речушка. Просвистели над головой крылья какой-то птицы. Хрустнула ветка вдали…

Кто не испытал этого счастливого ощущения, когда словно бы заново возвращаешься к жизни?

После этой встречи я еще пять дней шел через тайгу, где по компасу, где вдоль рек и речушек. Не раз доводилось встречать задиры от медвежьих когтей на деревьях (так они помечают пределы своих владений). Видел и следы топтыгина, иногда совсем свежие.

Два дня стегал меня нудный, не знающий устали дождь. За кассету с драгоценной пленкой я был все же спокоен: завернутая в целлофановый мешочек она лежала на самом дне в кармашке рюкзака. Беда обнаружилась лишь случайно, на вечернем привале — понадобились спички, хранившиеся в том же мешочке. Увы! На дне кармашка булькала целая лужа. Вода проникла и в целлофановый мешочек. И пострадала-то пленка от сущего пустяка: задрался клапан на кармашке, и дождь капля за каплей налил внутрь больше стакана.

КОЛЮЧ-ИГОЛКИН

Я уже давно убедился, что натуралисту куда лучше дружить с ребятами, чем со взрослыми. Когда летом в мою дачную холостяцкую берлогу ввалится кто-нибудь из городских друзей, я, признаться, даже пугаюсь слегка. По опыту знаю: не обойдется без неприятностей.

Еще у двери приятель морщится и начинает нескромный допрос. Зачем, например, все окна и стулья заставлены стеклянными ящиками и банками? Что это за порядок, когда гостя даже усадить не на что! Зачем столько веток в бутылке натыкано, и что это за противные червяки по ним ползают? А как вы можете кушать, когда на столе стоит банка с головастиками?

И пошло, и пошло…

А ходят взрослые гости ну, прямо, как слоны! Обязательно кого-нибудь раздавят. Выполз ли краснобрюхий тритончик из своей стеклянной квартиры на пол — тут ему и смерть. Отправится ли по полу крошечный лягушонок опробовать недавно выросшие лапки — и пропал лягушонок! А взрослый приятель еще и ругается: зачем у вас всякая дрянь по полу скачет?

Не люблю я таких посетителей. С ребятишками куда легче. Те входят в комнату, как в музей, разговаривают шепотом, всем интересуются, рассказы о каждой козявке слушают, словно сказку. И никогда никого не давят, потому что под ноги смотрят.

С пустыми руками ребятишки редко приходят. Обязательно кто-то из них или бабочку вытащит из кармана или протянет в кулачке полузадушенного лягушонка. И не взять нельзя — обидишь до смерти.

К моей работе ребятишки относятся с большим уважением, и, чтобы не помешать моим занятиям, по утрам, когда я заполняю дневники, не приходят.

Только однажды они ворвались в неурочное время. И не без причины. По возбужденным крикам, по блестящим глазенкам я сразу понял: ребята принесли какую-то драгоценность. И правда, Гена Марков, самый вихрастый из всех, когда-либо меня навещавших, торжественно опустил на пол что-то круглое, завернутое в тряпку. Я начал разворачивать сверток и укололся. Проказники не предупредили, что завернут еж.