— Прокантуюсь две-три недельки в лесу и завалюсь к ним, скажу: денежки за такого жеребца племенного на стол да побыстрее, — услышал Юра голос племянника Шупарского. — А ты, а ты никому! Понял? Чтоб не проболтался, а то — я скор на расправу и твёрд на руку! Понял меня? Молчи, как в рот воды набрал. Ты меня понял или не понял? Даже старухе — ни-ни! Как только мне за жеребца дадут полный куш, ищи меня! Ищи ветра в поле! Понял? Справочку ты подделал прехорошо, что, мол, так и так, податель сего продаёт коня. Это ты придумал прехорошо, потому что все записано, всё прописано, никто не подкопается, а пока… Спать надо пока.
— А если всё ж накроют? — осторожно поинтересовался старик, цвиркнул слюной и закурил. — Гляди! Отговорочку найди.
— А пушка на чего нам дана? — отвечал, посмеиваясь, чужак и хлопнул шумно по карману. — Чай, не воробьёв стрелять. Тут я спокойный. Тут нормальный уровень. А вот чтоб чего другое не ввело в подозрение… Вдруг догадаются позвонить или телеграмму послать: кто, мол, и кто от имени колхоза продаёт жеребца? Вот где может в тонком месте порваться, а в остальном я спокоен. Буду стоять на стрёме, глядеть в оба, милиция потому что не дремлет. Наверняка ищут. Пасся мой жеребчик все те месяцы спокойненько у моего одного дружка в табуне, разжирел, раздался в боках, залоснился. Такой… смотреть на него — красиво!
— А тот твой приятель ничего? Не продаст?
— Нет. Свой человек. В доску.
— Гляди, — неопределённо проговорил старик, позёвывая.
Хлопнула дверь, и они вошли в дом.
Чужак заходил по комнате, поглядывая быстро-быстро то туда, то сюда, словно что-то искал он, словно потерял что. Потом он остановился и начал о чём-то говорить старику, жестикулируя руками. Слова доносились отрывочными звуками, которые разобрать было невозможно, но Юра понял, что чужак говорил о том, что у него раньше была какая-то хорошая и прекрасная жизнь, а теперь плохая и никуда негодная. Вот он перестал говорить, быстро подошёл к окну и из-за занавески глянул во двор, как будто ночью можно было что-то увидеть во дворе.
Юра задрожал от страха и поклялся тут же убежать. Но любопытство держало его под окном.
Вот мужик налил себе водки, выпил её залпом и долго сидел, глядя на стол, потом, пошатываясь и плохо соображая, с трудом облачился в полушубок старика, натянул шапку и направился к выходу.
Юра вскочил и побежал.
Председатель сидел за столом и считал на счётах. Семья его уже спала. На стук в окно председатель вышел в сени, накинув на плечи пиджак, отворил дверь.
— Что случилось? Юра Бородин? Ты?
— Дяди председатель, там! — запыхавшись, проговорил Юра. — Я видел своими глазами! Чтоб мне провалиться на этом месте! — От волнения Юра даже забыл, как звать председателя, ему не терпелось немедленно, сейчас же спешить к Шупарскому, и он бессвязно, то и дело сбиваясь, рассказал всё, что видел и слышал.
— Скачи к участковому Загорулько, кажись, никуда не убрался. Пусть торопится ко мне, а я сам позвоню в районную милицию, там ищут его давно. Заявился, значит, бандюга. А районная милиция с ног сбилась — пропал куда-то, исчез, а он — здесь.
Через десять минут Юра с участковым милиционером вернулся к председателю. Председатель послал участкового за Николаем, Шундиком и председателем сельсовета, а Юре велел отогреваться, выпить чаю. Юра дрожал от холода и нетерпения.
Вскоре пришли Николай и Шундик с ружьями. Вслед за ними прибежала Юрина мать, накричала на Юру и пыталась заставить его пойти домой, но он вырвался из цепких материнских рук и спрятался в сене у председателя во дворе. Выследить, узнать всё, а теперь, когда наступает самое ответственное, захватывающее, он пойдёт домой? Нет уж. Не на того напали! Когда мужики направились к дому Шупарского, Юра незаметно присоединился к ним.
Мужики шли молча, не курили. По одному прокрались во двор. Николай и Шундик притаились у дома со стороны огорода, а председатель и Загорулько подошли к двери. Председатель толкнул дверь. Заперта. Тогда он постучал.
Юра прильнул к окну. За столом сидел старик и спал. Старуха у печи мыла посуду. Как только постучали, свет в доме погас. Может быть, чужак перехитрил и спрятался где-нибудь во дворе? Стало жутковато: вдруг выстрелят по нему, Юре, сзади!
— Юрик! — услыхал он голос матери. — Юрик!
Милиционер постучал в дверь так громко, что Юра вздрогнул. Стучал он носком валенка. Никто не отвечал. В доме, судя по всему, не ожидали прихода. Юра почувствовал, как кто-то лизнул его тёплым в руку: Шарик! Зачем прибежал? Только Шарика не хватало сейчас, когда решается, быть может, судьба человека.
В сенях раздался голос старушки:
— Хто там? Чего надо? По ночам людей будяте!
— Отвори! — громко сказал участковый. — Нечего скрываться! Без сопротивления, дом оцеплен! Открывай! Это смягчит наказание!
«Ну вот, началось», — подумал Юра.
Старушка смолкла, а через несколько минут страшной, томительной тишины задвигали, зашумели в коридоре, закашляли, к двери подошёл старик и хрипло спросил:
— Хто такие? Чего тут надо?
— Я, — ответил председатель. — Открывай. Дело есть.