Живое море. В мире безмолвия

Дюма перерезал тросик и стал выбираться задним ходом, моля Бога, чтобы проржавленный корпус выдержал удары баллонов. В железных листах над ним уже виднелось немало дыр. В конце концов Диди выкарабкался. Что же дальше? Он решил все-таки попытаться добыть дерзкую рыбу: проник сверху внутрь корпуса и в дыре с зазубренными краями увидел свой поплавок. Едва Диди дернул шнур, как взбешенная болью рыба рванула его за собой и снова затащила в лабиринт. Перехватываясь руками, Дюма пошел вперед вдоль шнура, пока не нащупал гарпун.

Завязалась ожесточенная схватка — в темноте, в тучах песка, взбитого извивающимися телами. Диди удалось взять верх и развернуть рыбину к выходу. После этого оставалось только держаться за гарпун, как за руль: меру сам помчал его через дыру на волю.

Нелегкий способ добывать рыбу, но мы были голодны!

…Мы долго подбадривали себя, готовясь к неизбежному: предстояло опуститься к кормовой части «Дальтона», чтобы установить предел акваланга. И вот мы скользим через громадное железное брюхо вниз, в зловещую светлую пасть, за которой на глубине ста тридцати футов в кристально чистой воде лежит корма. Все здесь выглядело необычно. Предметы не отбрасывали тени. Повисшие в пространстве мачты, железные листы, даже люди казались в лучащемся отовсюду свете огромными и словно размытыми.

Доски кормовой палубы исчезли, обнажив переплетение стальных ребер и бимсов. Вместо знакомых нам зеленых и бурых водорослей — жесткий и колючий биологический покров. На квартердеке мы увидели что-то напоминающее ковенантскую арку, какую носят по улицам в дни церковных праздников. Арка оказалась кокпитом старой конструкции; над ним висел поломанный запасной штурвал, вокруг которого вился рой черных рыбок.

Мы нерешительно подплыли к поручням на корме и глянули вниз: мягкий песчаный откос терялся в смутной дали. Мы чувствовали себя так же хорошо, как на глубине пятидесяти футов. К этому времени у нас уже начало вырабатываться чувство глубины. При этом мы исходили из своих физических ощущений, стараясь не воображать несуществующих симптомов.

Прежде чем соскочить с кормы, мы невольно «пощупали» воду, чтобы увериться, что она будет служить нам опорой, когда мы покинем корабль. Потом шагнули за борт и опустились на грунт. Здесь мы увидели наполовину зарывшиеся в песок лопасти винта; дно было изрыто его предсмертными конвульсиями. Мы двинулись дальше. Так глубоко никто из нас не бывал, но мы не чувствовали ничего необычного; только дышать стало немного труднее из-за большей нагрузки. Стоило поплыть несколько быстрее или попытаться поднять тяжелый предмет, как ритм дыхания нарушался.

Наконец мы пошли к поверхности, протянув вдоль корпуса «Дальтона» тройную цепочку пузырьков, и вскоре очутились на скалистом склоне под каменной лестницей маяка Планье. Вдруг у меня помутилось в глазах, все закружилось в огненном вихре. Я уцепился за камень и зажмурился. Итак, море все-таки карало меня! Немного погодя я рискнул открыть глаза. Все было в полном порядке. На скале мелькали ленивые блики света. Мои товарищи исчезли. Я вышел на поверхность и присел на каменную ступеньку. Средиземное море весело искрилось на солнце. Позже я узнал, что все дело было в декомпрессии: к органам равновесия во внутреннем ухе приливает кровь, у ныряльщика кружится голова, и он видит падающие звезды. Осложнениями это не грозит.

Уже в первое лето мы много раз без каких-либо осложнений ныряли на глубину до двадцати двух саженей, и Дюма не сомневался, что с аквалангом можно погружаться еще глубже. Чтобы определить границу акваланга, он задумал провести под тщательным контролем экспериментальное погружение. Если не затягивать пребывание на глубине, можно не бояться кессонной болезни.

Мы уже знали кое-что об этой болезни из трудов пионера ее изучения Поля Берта, работавшего в конце 1870-х годов, и из исследований английских и американских физиологов. Кессонная болезнь — бич ныряльщиков. Очень мучительная, она подчас влечет за собой инвалидность, а то и смерть. Впервые медицина столкнулась с ней на строительстве Бруклинского моста, где землекопы рыли выемки для мостовых устоев в шахтах, осушаемых сжатым воздухом.

Болезнь эта вызывается тем, что человек, находящийся под давлением, вдыхает молекулы азота — неактивного газа, который составляет семьдесят восемь процентов нашей атмосферы. При выдохе азот не выделяется целиком обратно, а растворяется в крови и в тканях. Когда давление падает, понижается и растворимость азота, он начинает собираться в пузырьки. Это напоминает то, что мы видим, открывая бутылку шампанского: углекислый газ, находившийся до этого под давлением, бурно выделяется, как только выскочит пробка. То же происходит в организме ныряльщика. В легких случаях человек отделывается ломотой в суставах. В тяжелых случаях пузырьки азота могут закупорить кровеносные сосуды, повредить нервные узлы и даже вызвать смерть, закупорив сердечные сосуды.