Живое море. В мире безмолвия

Поначалу действие глубины похоже на легкий наркоз. Подводный пловец чувствует себя Богом. Если проплывающая мимо рыба разинет рот, ныряльщик способен вообразить, что она просит воздуха, и щедрым жестом предложить ей свой мундштук. Явление это весьма сложное и по-прежнему остается загадкой для физиологов. Капитан Бенке считает, что все дело в перенасыщении крови азотом. Кессонная болезнь тут ни при чем; газ химически воздействует на нервные центры. Новейшие лабораторные исследования говорят о связи «глубинного опьянения» с остаточным углекислым газом в нервной ткани. Опыты, проведенные военно-морскими силами США, показали, что загадочный хмель не поражает ныряльщиков, дышащих смесью, в которой азот заменен гелием. Промышленное производство гелия налажено только в США и охраняется строгим законом, так что иностранные исследователи не могут получить американский гелий. Водород, который тоже легче воздуха, эффективностью не уступает гелию, но он взрывоопасен, и с ним сложно обращаться. Швед Цеттерстрём погружался с аппаратом, где применялся водород, но из-за промаха, допущенного его помощниками на поверхности, умер во время декомпрессии и не смог внести ясности в этот вопрос.

Я очень восприимчив к глубинному опьянению. Я люблю его и вместе с тем боюсь, как Страшного Суда. Оно поражает все органы чувств и совершенно заглушает инстинкт жизни. Физически сильные люди поддаются ему не так быстро, как неврастеники вроде меня, но им труднее потом взять себя в руки. Люди умственного труда пьянеют легко, зато, одолев опьянение, они быстро приходят в себя. Этот хмель наводит на мысль о пьяных сборищах двадцатых годов, когда наркоманы собирались вместе и вдыхали закись азота.

У глубинного опьянения есть одно счастливое преимущество перед алкоголем: никакого похмелья! Как только вы вышли из опасной зоны, мозг тотчас проясняется, и на следующее утро нет никаких неприятных ощущений. Когда я читаю отчеты о рекордных погружениях, мне всегда хочется спросить чемпиона, сильно ли он опьянел!

Самую потешную историю о воздействии давления рассказал мне сэр Роберт Дэвис, изобретатель первого спасательного аппарата для подводников. Много лет назад под одной рекой прокладывали тоннель, и группа местных деятелей спустилась туда, чтобы отпраздновать сбойку стволов. Они пили шампанское и были весьма разочарованы: ни игры, ни шипучести в вине. А все дело было в давлении, из-за него пузырьки углекислого газа остались растворенными. Когда же отцы города поднялись на поверхность, вино в их желудках зашумело и брызнуло через рот на манишки, только что из ушей не полилось! Одного высокопоставленного чиновника пришлось отправить обратно в тоннель, чтобы подвергнуть рекомпрессии.

Теперь, через десять лет после того, как мы впервые робко проникли в стотридцатифутовую зону, женщины и старики уже при третьем или четвертом погружении достигают этой глубины. Летом на Ривьере неизменно появляется некий мсье Дюбуа, он выдает напрокат акваланги и инструктирует любого, кто пожелает увидеть морское дно. Сотни людей надевают на спину аппараты и смело ныряют в воду. А я вспоминаю, сколько пришлось помучиться Филиппу, Диди и мне, и к чувству гордости при виде снаряжения, которое раздает мсье Дюбуа, примешивается легкая досада.

Глава третья Затонувшие корабли

Вернемся, однако, немного назад. Однажды ночью в ноябре 1942 года мы с Симоной были разбужены в нашей марсельской квартире гулом самолетов, летевших на восток. Я настроил приемник на Женеву: Гитлер нарушил свое слово и занял военно-морскую базу Тулон. Грохот и пламя взрывов возвестили о самоуничтожении французского флота. Голос диктора дрожал, когда он перечислял погибшие корабли, в число которых входили так хорошо знакомые мне «Сюфрен» и «Дюплей». Мы с Симоной плакали у приемника, словно изгнанники, оторванные от дорогих нам людей и кораблей.

На место немцев пришли итальянцы, которые принялись хозяйничать в доках: разрушать и расчищать. Не могу забыть, как они калечили орудия на боевых судах.

Мысль о погибших кораблях не давала нам покоя. Когда мы стали намечать свою программу на следующую весну, Дюма только о них и говорил. Мы решили снять фильм о затонувших судах.

Однако Южная Франция была по-прежнему занята солдатами Муссолини. Итальянцы были начеку; они отказывались дать нам пропуск на выход в море с рыбаками. Тщетно старались мы произвести на них впечатление письмом от Международного комитета по исследованию Средиземноморья, который одно время возглавлял итальянский адмирал Таон ди Равель. Стоило нам заплыть за пределы зоны, отведенной для купальщиков, как посты открывали огонь, причем я так и не мог понять, делалось ли это по злобе или просто так, для забавы.