Андрей стоял у стола с пустым колпаком, как остолбенелый, сложив руки за спиной и до мучительной боли сжимая свои пальцы. Триумвират оставался спокойным.
- Это налёт...- глухо объяснил Домострой. - Не пугайтесь. Наши антигравитаторы отбуксируют вражеские бомбы вверх и примагнитят их прямо к самолётам... Это чуть-чуть отрезвит интервентов. Они ещё не знают об этом нашем оружии... Но вас на время налёта препроводят в вашу камеру в бункере. Посидите там, пообщайтесь с сокамерником, господин наследник престола.
- У меня будет сокамерник? - Андрей расширил зрачки, пытаясь удивиться.
- Да. Это тоже входит в программу ваших испытаний... Вы поделите временную жилплощадь с одним очень примечательным человеком - с палачом. Пикус его фамилия. Мы вас специально вместе поселили. Царь должен своих палачей знать в лицо... Поговорите с ним, он расскажет вам много интересного.
СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ ПАЛАЧ
Комната в бункере была похожа на тюремную камеру - серые стены, тусклый свет лампочки, никакой мебели, кроме двух коек и стула. Было холодно, приходилось спать не раздеваясь. Сосед Рублёва по бункеру - палач Пикус - был маленьким, жалким, тощим человечком, с бегающим взглядом, вечно потными ладонями. Одет он был щегольски: в синий в белую полосочку костюм, безупречно отутюженные брюки, нагло блестящие ботинки. На его шее был повязан шелковый платок в красную клетку. Он постоянно потирал потные ладони и шмыгал носом.
Андрею не хотелось о чём-либо разговаривать с этим человекообразным. В голову приходили мысли: "Не ко мне ли этот субъект направлен? Не для казни ли моей?" Хотя к жизни у Рублёва оставался интерес только как к эксперименту, - увидеть бы, чем он закончится, - общаться с профессиональным убийцей всё равно было гадко.
Сначала подопытный наследник престола и опытный палач сидели на койках друг напротив друга и угрюмо молчали. Было непонятно, прекратится ли когда-нибудь это непрерывное молчание.
- Андрей Николаевич... Вы не слышали, синие брюки в полосочку не выйдут из моды через год? - неожиданно спросил палач.
- Вроде нет... Только полосочки станут уже, - неохотно ответил Андрей. - Я в одном журнале читал...
Болтать Рублёву не хотелось, но Пикус задавал вопрос за вопросом, и подопытный невольно отвечал. Палач парировал, проявляя незаурядный ум и чувство юмора. Постепенно соседи по бункеру разговорились. Побеседовали о моде, об одежде, о вкусах. Затем речь зашла о времени, о нравах - старых и нынешних. Андрей вспомнил об одном своём друге, учёном, изучавшем историю.
- Знаете, один мой друг, там, в Главархиве, вывел формулу времени. Математически выразил все времена и эпохи, всю историю в формулу перевел. Длинная такая формула со многими неизвестными - и всё в конце концов сводится к нулю...
- Ну, чудаков у нас немало. Сам таких казнил штук пять... - недовольно буркнул Пикус.- А к чему вы вообще об этом говорите?
- А к тому. Этот друг мой в формулу перевёл мою повесть об Иуде. А это должно быть вам по долгу профессии интересно...
- Об Иуде?- острые глазки Пикуса оживились.
- Да. И о Пилате, и о Христе. Я, в Главархиве работая, захотел Евангелия в форму досье перевесть. Ну, знаете, - у нас на каждого мосье по досье. Я таких сотни штук в архиве встречал. На разных там героев и гениев... И написал досье на Пилата, Иуду, апостолов и тэ дэ. Там всё описал, как это происходило - по моему мнению. Повестюшка называлась - "Поцеловать Иуду"...
- Поцеловать? Шикарно, шикарно... - Пикус улыбнулся. - А кто его целовать должен? Вы? Я? Или мы все, может?
- Не я, не вы, никто. Иисус. Он сам Иуду поцеловал. Такой Иуда жалкий ему навстречу шёл, растерзанный совестью, что Иисус его пожалел... Приободрить хотел, что ли. А евангелисты это неправильно поняли - что Иуда так знак воинам показывал. А зачем ему на Христа показывать, если его и так все знали? То-то же...
Крысиные глазки Пикуса загорелись. Было видно, что судьба Иуды его весьма сильно интересует.
-А можете мне показать вашу повесть? Потом, может быть, я... это... перечитаю... - быстро пролепетал он.
- Да вот она, здесь, в моём микроархиве. На проекторе можно посмотреть, - Андрей достал из кармана маленький фонарик, зажег, навёл на стену, и в круглом пятне света отобразились страницы. Рублёв быстро пролистал свой архив до нужного места, и соседи погрузились в чтение повести.