Живой

Там, на скамеечке, за столиком, сидел мужик-крот. На столике стояла едва початая бутылка водки — Кировой водки, той самой. Армейским ножом крот вскрывал банку консервов. Морда крота блестела жиром, усики трепетали, глазки совсем спрятались. Увидав Кира, крот вскочил, глазки заметались — он еще раздумывал, бросить ли водку или прихватить, но все-таки побежал так, без водки. Кир сорвал с шеи костыль и запустил в крота. Он знал, что теперь не промахнется, и точно: попал кроту прямо в спину, пониже лопаток. Бросок был с замахом, хороший, сильный. Но почему-то крот не упал: он как будто и не почувствовал удара, как если б костыль был сделан из бумаги. Кир бросился за ним вдогонку, он догнал бы его легко, если б тот не провалился опять в какую-то нору. Кир остановился подле норы. Земля вспучивалась — крот со стремительной быстротою уходил все глубже.

Кир подобрал костыль. Ему уже лень было преследовать крота. Он огляделся кругом. Лужайку обступали надгробия — лица, лица, лица. Он уж видел эти лица, когда сидел тут на столе и курил. Лица смотрели на него из медальонов. Одно из этих лиц было лицо Никича. Как он его сразу не признал — ослеп, что ли? Хромой, глухой да еще слепой. Но хромоты он теперь совсем не чувствовал. Ноги вроде и не было, но это нисколько не беспокоило, она была не нужна.

Он отшвырнул костыль. Заморгал, снова открыл глаза. Никич был в пиджаке и галстуке, тоже пацан совсем, как и взводный. Это он в военном билете такой был. А Игорь был в форме и с орденами.

— Ну, Никич, ты морда… — тихо сказал Кир. — Вы чего смылись?! Я вас сутки ждал, последнюю ногу отсидел…

Игорь и Никич не улыбались, рожи у них были серьезные, постные. Оба молчали. Но Кир знал, что они только притворяются серьезными, а сами рады встрече, как он, — до смерти. Он подмигнул им. Стал обходить остальные могилы, что были поблизости, — оказывается, все они были тут, рядом. Он проводил ладонью по надгробиям, шероховатым и гладким.

— Здорово, Саня… Здорово, Леха…

На одном из надгробий был нарисован полумесяц.

— Муха, татарская морда! — обрадовался Кир. — А ты что тут делаешь?!

Муха промолчал, но очень хитро подмигнул Киру — знаю, мол, чего делаю, да не скажу… Муха вообще был смешной такой — в тюбетейке, глазищи как уголья, зубы как рафинад. Кир совсем развеселился, уж Муху-то он никак не ожидал здесь встретить, даже не очень о нем и думал, а, оказывается, сильно скучал по нему.

— Привет, пацаны! — сказал он, обращаясь ко всем сразу. — Эй, взводный, слышишь? Я их нашел… Серега, а ты где?

Батюшка стоял столбом в сторонке, глядел на Кира испуганно, у него даже краска сошла с лица.

— Серый, не ссы! Тащи ту бутылку, что крот нам подарил. Пацаны, ща гулять будем… Никич, ну чего вы борзеете, а? Игорь… Сейчас гулять будем… — Он нетерпеливо повернулся к батюшке и протянул ему стакан. — Да, Серега? Отец Сергей?!

Батюшка поджал губы и замотал головой.

— Я не буду.

— Как хочешь, — усмехнулся Кир.

Он подошел к столику, взял водку, налил в стакан. — Ну! Идите, вмажем!

— Сережа… — тихо сказал батюшка. — Сережа, ты успокойся…

Кир расхохотался.

— Ты думаешь, я того, да?! — Он постучал себя по голове. — Да я этих обалдуев два дня назад вот как тебя видел. Живых!.. Щас, подожди… — Он повернулся к Игорю и Никичу. — Пацаны, ну? Вы что — обиделись? Ну, что я — зря сюда перся?!

Игорь и Никич молчали. Да нет, не похоже, чтоб обиделись — молчание их было дружелюбное, спокойное. Просто сказать нечего, а раз нечего, то и к чему базар. Кир стоял и глядел на них. В кустах что-то стукнуло, опять захлопала крыльями птица. Похоже было, что это очень большая птица, куда больше вороны, намного больше. Батюшка нервно оглянулся на звук. Щас креститься начнет… Но батюшка не стал креститься. А Игорь с Никичем все молчали. Нет, наверное, все-таки обиделись. Какого черта, сами от него свалили, а теперь обижаются. Кир сказал им:

— Не хотите, значит… Ну, и ладно. За вас.

Он отпил глоток и стал поливать остатками водки землю вокруг себя.

— Пейте, жмурики, хрен с вами. Никич, извини закуски, правда, нет… Серег, у тебя жвачка вроде была — дай, а?

Батюшка молча подал ему пластинку жвачки. Кир разломил ее на два кусочка. Дал Никичу половинку и Игорю половинку.

— Занюхайте. Игорех, а это тебе, спецом…

Он прикурил две сигареты и одну из них протянул Игорю. Потом подумал и Никичу тоже дал сигарету. Мало ли что Никич раньше не курил. Никогда не поздно начать, да, Никич? Никич разулыбался. Значит, Кир рассудил правильно. И не обиделись они. А молчали не потому, что не хотели говорить, а потому что не могли. Ну, как взводный не мог крикнуть и позвать их. Сложно у них все, у жмуриков.

Себе Кир прикурил еще одну. Он уселся верхом на скамейку, пачку сигарет бросил на стол. Он курил молча, затягиваясь с кайфом, глубоко. Батюшка подошел к нему и сел рядом. Смотрел на Кира, раскрывал рот, будто что сказать хотел, да не решался.

Руки у него тряслись — не сильно, а так, малость. Боится, что ли? Поп, а боится покойников. Охуеть. Ну, вы, морды, чего не отвечаете? Кир закурил вторую.