Живой Есенин

Поэты Ганин, Клычков, Орешин принадлежали к так называемым новокрестьянским поэтам, некоторые из них одно время выступали вместе с Есениным, были с ним в приятельских отношениях. По совести, теперь все они, как их назвал Маяковский, «мужиковствующие», завидовали Сергею: и тому, что он пишет прекрасные стихи, и что его слава все растет и растет, и что он живет безбедно. Их довольно частые посещения «Стойла» имели несколько причин: во-первых, они пытались доказать Есенину, что ему не по пути с имажинистами, и предлагали организовать новую поэтическую группу с крестьянским уклоном, во главе которой он встал бы сам. Это абсолютно не входило в намерение Сергея: он понимал, что перерос крестьянскую тематику и выходит на дорогу большой поэзии; во-вторых, эти три поэта всегда приносили водку и приглашали Есенина выпить с ними: «Наше вино, твоя закуска!» Сергей, по существу добрый, отзывчивый человек, не мог отказать им.

От встреч с «мужиковствующими» его пытался отговорить Мариенгоф. Как-то Шершеневич, Грузинов и я говорили на ту же тему с «мужиковствующими», но они заявили, что мы боимся ухода Есенина из «Ордена имажинистов», и продолжали свое. Им было известно, в каких истинно дружеских отношениях состояли в ту пору (1920 год) Сергей и Мариенгоф, и они сочинили такое двустишие:

Есенин последний поэт деревни.
Мариенгоф первый московский дэнди.

Действительно, высокий красивый Анатолий любил хорошо одеваться, и в тот двадцатый год, например, шил костюм, шубу у дорогого, лучшего портного Москвы Деллоса, уговорив то же самое сделать Сергея. Они одевались в костюмы, шубы, пальто одного цвета материи и покроя.

У «мужиковствующих» неприязнь к Мариенгофу росла не по дням, а по часам. Как-то Дид-Ладо нарисовал карикатуры на Есенина, изобразив его лошадкой из Вятки, Шершеневича – орловским рысаком, Мариенгофа – породистым конем – гунтером. С этой поры «мужиковствующие» спрашивали:

– Ну, как поживает ваш Анатолий Гунтер?

Конечно, в то время никто из имажинистов не предполагал, какой подлый подвох последует с их стороны по отношению к Сергею. А пока что, по настоянию Есенина, вышло несколько сборников, где с участием его и Мариенгофа были напечатаны стихи «мужиковствующих»[34].

Я выкроил время так, что ровно в час дня вошел в книжную лавку артели художников слова на Б. Никитской, дом № 15. Есенин разговаривал с Мариенгофом, который показывал ему какую-то книгу.

– Иди в салон, – сказал Сергей, – я сейчас!

«Черт! – подумал я. – Он не хочет, чтобы даже Анатолий слышал!»

Я поднялся на второй этаж, где был салон – место приема поэтов, писателей, работников искусства, приходящих в книжную лавку, чтобы поговорить, поспорить по поводу купленной книги или еще по какой-либо причине.

Когда Есенин пришел в салон, признаюсь, я без обиняков спросил его, почему он делает тайну из того, что говорят о нем члены правительства и ЦК партии.

– Садись! – предложил он. И задал мне вопрос: – Ты в Союзе поэтов бываешь?

– Бываю. Верней, бывал. Сейчас редко захожу.

– Как относятся к тебе молодые поэты?

– Да по-разному. Дир Туманный – хорошо. Рюрик все допытывается, как я попал в имажинисты. Я говорю: прочитали стихи – приняли.

– Допытывается? Наверно, метит к нам?

– А он это не скрывает!

– Ладно! Буду выступать, скажу о ничевоках. Попляшут. Только напомни!

И, выступая в клубе поэтов, сказал улыбаясь:

– Меня спрашивают о ничевоках. Что я могу сказать? – И закончил под аплодисменты: – Ничего и есть ничего!..

Есенин положил руки в карманы брюк и стал медленно шагать по салону. Я молчал.

– Ты Пушкина знаешь? – вдруг спросил он, останавливаясь передо мной.

– Как будто! Читал о нем Белинского, Писарева. Недавно Айхенвальда!

– «Моцарта и Сальери» читал?

– Да!

– Триста с чем-то строк. А мысли такие, что перевесят сочинения другого философа. Помнишь, что говорит Сальери? – Сергей, подчеркивая нужные места, великолепно прочел вслух:

Нет! Не могу противиться я боле
Судьбе моей: я избран, чтоб его
Остановить, – не то мы все погибли,
Мы все, жрецы, служители музыки,
Не я один с моей глухою славой…
Что пользы, если Моцарт будет жив
И новой высоты еще достигнет?

Есенин прочитал монолог до конца, походил по салону, посмотрел на меня и повторил: «Не то мы все погибли, мы все, жрецы, служители музыки». – И добавил: – Видишь, один гений Моцарт губит все посредственности!

– За них Сальери мстит Моцарту ядом, – подхватил я.

Сергей улыбнулся и покачал головой.

– Я хотел встретиться с Леонидом Андреевым – не удалось! А ты разговаривал с ним, и он советовал тебе больше читать.

– Я и читаю. Но ведь что получается: учусь в университете, служу, пишу стихи, теперь вот работаю в «Ассоциации» и немного в Союзе поэтов. Времени-то не хватает!