Живой (ЛП)

Вместо того, чтобы принять мое согласие, она помогла мне лечь в постель. Я попытался расслабиться, пока она пичкала меня очередной дозой обезболивающих, но все внутри меня хотело выплюнуть их.

— Увидимся утром. Сотовый телефон на ночном столике, заряжается. Там также стоит стакан воды. Я знаю, ты будешь в порядке, Меррик, но я твоя мать и все равно беспокоюсь, поэтому, пожалуйста, позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится.

— Хорошо, мам.

Я был слишком обессилен, чтобы сердиться, слишком накачан лекарствами, чтобы хмуриться. Все, что я мог, — это лежать там и слушать, как мама заперла дом, затем села в машину и уехала.

Я не спал. На самом деле, учитывая, как сильно я устал, я был удивлен, что еще не уснул и не проснулся от кошмаров. Я попытался изменить положение и застонал, когда пульсирующая боль в ноге перешла в резкую. Я снова пошевелился, вздыхая. Думаю, сегодня ночью я просто буду пялиться в никуда, как делал каждую ночь, когда лежал без сна.

Я услышал хруст за окном, и мое тело напряглось. Неужели кто-то пытался вломиться ко мне? У меня ускорился пульс, и я прислушался. Каждый мускул в моем теле оставался совершенно неподвижным, под контролем, в ожидании очередного звука. В ожидании взрыва или пронзительного свиста миномета. Те же звуки, которые преследовали меня в моих снах.

Затем словно всплеск холодной воды ударил меня в лицо, и я вспомнил. Я был бесполезен в случае взлома, так какого черта? Пусть берут все и оставят меня в покое.

Еще хруст и женский вздох.

Грэйс.

Она начала напевать себе под нос, ее хриплый голос достигал моих ушей так четко, будто она была прямо рядом со мной. Я бредил. Я мог почти вообразить красивую женщину, лежащую рядом со мной, играющую моими волосами или пальцами рисующую узоры на моей груди. Кровь медленно струилась по моему телу, пока я почти не успокоился. Грэйс продолжала напевать.

Это так неправильно, Меррик.

Вскоре она перестала напевать и глубоко вздохнула. Молчание практически усиливало боль, и действие лекарств, казалось, прекращалось быстрее, чем когда-либо. Если бы я не уснул быстро, я бы лежал без сна, пока не появилась бы сиделка. Кто знает, что бы я тогда сделал?

— Похоже, сегодня ночь «Уизера» (прим. Уизер (Weezer) — американская альтернативная панк-группа. Образована в 1992 в Лос-Анджелесе), ты так не думаешь?

Она разговаривала со мной, но я не отвечал. Я бы сказал что-нибудь глупое или грубое, когда она попыталась бы мне помочь.

Я знал это в глубине моих сломанных костей.

— Я напуган всем,

Боюсь темноты

Я.

Ты выше, чем гора,

Глубже, чем море.

Ты.

Ее голос забирал боль. Я бы не поверил в это, если бы сам это не испытал. Ее голос отбирал мой разум у тела, и все, что мне оставалось, это слушать. Все, что я мог чувствовать, был ее голос. А не боль в моих конечностях или пустоту в голове.

Только ее голос.

— Держи меня.

Держи меня.

Возьми меня с собой, потому что я одинок.

Она пела песню медленно, как колыбельную, и прежде чем я смог остановиться, мои никуда не годные глаза закрылись, и сознание унеслось вдаль.

Я спал.

И мне снилась Грэйс.

Глава 3

Грэйс

Это была ошибка. Мне не следовало соглашаться на эту работу, но мне почти отчаянно нужна эта работа, просто необходимо чем-то заняться. Я поняла, что возможность постоянных споров с несносны и озлобленным человеком лучше, чем ожидание звонка от старой женщины или мужчины, которые не могли ходить.

Пара месяцев.

Я могла вытерпеть пару месяцев и остаться в живых.

Когда Эмма обратилась ко мне днем ранее, она разве что не умоляла меня помочь ей, и я не могла отказать. Я колебалась, но не сказала твердое «нет». Это кое-что говорило мне о самой себе.

Либо я была мазохисткой, либо просто очень-очень глупой.

Она выглядела обеспокоенной, когда уходила, и я могла только представить, что, по ее представлениям, могло произойти. Она ведь знала, что ее сын лучше, чем я думала о нем. Ведь так?

Я не верила, что Меррик был настолько враждебным, чтобы убить меня. На самом деле, я думаю, в каком-то роде я ему нравилась. Я пела всякий раз, когда он был в своей комнате, и он оставался спокойным и неподвижным вместо того, чтобы ворчать и стонать, как он делал много раз за последние несколько дней. Он относился к своей матери как придурок, но она мирилась с этим. И это в ней вызывало у меня восхищение.

Мне не хотелось признавать, что я нарочно подслушала их короткий разговор за ночь до этого. Для меня было таким же сильным удивлением, как и для Эммы, что ее сын не сопротивлялся. Сквозь шторы, закрывающие мои окна, я наблюдала, как она помогала ему приготовиться ко сну.