Я закрыл глаза и просто слушал, даже не думая о зрении. То, как она пела песню, вообще-то звучало странно; из ее уст она звучала как гребаная молитва. Она замедляла мелодию до такого темпа, благодаря которому можно было считать, что песня была о любви. И то, как ее голос попадал в ноты, как будто песня была написана только для ее голоса. Черт. Это было необыкновенно.
Спокойный.
Я чувствовал покой, сидя там, слушая пение Грэйс Сэмюэлсон.
Мне казалось, что ничто больше не имело значения, только ее голос, ласкающий каждую ноту, каждое слово. Он был безмятежным.
— Меррик! Ты меня слышишь?
Я бессмысленно повернул голову, ожидая увидеть лицо моего брата, но по-прежнему видел только темноту. Пение Грэйс внезапно прекратилось, и я понял, что меня поймали. Я даже не знал, были ли открыты жалюзи, пока я бессовестно подслушивал ее в тихий час.
Я сжал кулаки, растерянный от того, что Мика фактически выдал меня.
— Я слышу лучше, чем ты думаешь, Мика.
— Я зову тебя с тех пор, как я сюда пришел, и когда вошел сюда, мне показалось, что ты спишь. Ты был так спокоен. Надо же было убедиться, что ты жив.
— Придурок.
Мика рассмеялся так, что мне тоже захотелось смеяться вместе с ним, но я не засмеялся. Не смог.
— Да, ладно тебе, парень. Мама сделала несколько убойных бутербродов.
Я ловко развернул коляску одной рукой и здоровой ногой, затем объехал вокруг кровати.
— Эй, не Грэйс ли это?
Я остановился, надеясь, что он не заметил взгляда, который я предположительно послал в его сторону.
— Привет, Грэйс. Как поживаешь?
Я закрыл глаза, но это не помогло мне спрятаться, но я все равно надеялся, что мой брат просто шутил со мной.
— Мика Тэтчер. У меня все хорошо. А у тебя?
— Не жалуюсь, — немного громче сказал брат, заставив меня вздрогнуть. — Слышал, ты вернулась в город.
— Да, ненадолго.
— Нам нужно как-нибудь встретиться и поболтать.
— Было бы здорово, Мика.
Я мог слышать улыбку в ее голосе, и я тотчас возненавидел своего брата. Все, что ей нужно было сделать, — это посмотреть на меня, и улыбка исчезла бы с ее лица. Единственный шанс быть с ней — это слушать, как она поет.
Шанс быть с ней? Какого черта, Меррик?
— Я голоден, Мика, поэтому убирайся с дороги.
Я услышал, как брат вздохнул, и почувствовал, как он отодвинулся от меня. Не останавливаясь, я поехал по коридору, подальше от их голосов. Мика спросил что-то о больнице, и я покачал головой. Ему нужно поработать над умением флиртовать. Он все время в работе. Неужели нельзя просто оставить все как есть?
Моя обида только усилилась к тому времени, как закончился обед. Мика все говорил о Мэри и Митче, рассказав мне, чем они занимались, что они передавали привет и беспокоились обо мне. Я ничего не говорил и проигнорировал эту информацию, делая вид, что не слышал его вопросов. Как только я доел последний кусок вкусного бутерброда, сделанный мамой, я уехал из кухни и устроился у окна, выходящего в задний двор.
По крайней мере, я на это надеялся.
Смысла устраиваться где-то еще не было, потому что вид всегда был один и тот же, но Мика понял намек и оставил меня в покое на весь оставшийся день. Он появлялся передо мной, только чтобы помочь с тем, что я мог бы сделать сам. Я более чем уверен, что он тоже долго и хорошо поспал.
Его не мучили никакие кошмары, он не страдал от боли. Но он оставил меня в покое, и это именно то, чего я хотел.
Мне было скучно, больно, и я чувствовал слабость. Я хотел спать, и мне было страшно одновременно. К тому времени, как Мика ушел, мама вернулась и помогла мне приготовиться ко сну. Она напевала себе под нос, пока вынимала мою раненую руку из рукава рубашки. Черт, наверное, я весь день носил розовое и даже не знал об этом.
— Сиделка будет здесь с утра пораньше, Меррик. Она замечательная, и я знаю, она тебе понравится.
— Как ее зовут? — спросил я, внезапно заинтересовавшись женщиной, которой моя мать собиралась доверить жизнь своего сына. Я полностью игнорировал голос в моей голове, который спрашивал, почему вдруг имена стали так важны сейчас.
— О, не думаю, что ты знаешь ее так хорошо. Я познакомлю тебя с ней завтра и покажу ей здесь все. Тебе лучше вести себя хорошо, или я расскажу ей, где спрятано твое оружие.
Я усмехнулся и закатил глаза. Боль, которую я чувствовал каждый раз, когда двигал ими, была тут как тут, но она притупилась, и лекарства сделали ее почти незаметной. Теперь она больше напоминала дыры в моей голове, которые пульсировали время от времени.
— Я говорила с доктором Хопкинсом. Он хочет посмотреть тебя на следующей неделе и проверить твою аппаратуру. Я назначила ему на позднее утро.
— Звучит неплохо, мам.
Я почувствовал, как она вздрогнула, и я знал, что она была в шоке, услышав, что я согласился, а не начал спорить. Она не сыпала мне соль на рану, и я был рад, что не мог видеть ее лица. У нее в глазах, скорее всего, стояли слезы, я просто знал это.