Я хотел закричать, что Мика последний человек, которого я хотел бы видеть, но он был лучше, чем Мэри и Митч. Мой старший брат и младшая сестра умели раздражать, и они не упускали случая позлить меня. Особенно с тех пор, как я не делал ничего, только ныл и жаловался, с тех пор, как приехал домой. Их визиты становились все реже и реже, в том числе и визиты Мики. Но он и я всегда были близки, и у меня мало надежды, что сегодня он оставит меня в покое.
— Он всю ночь работал на «скорой», так что будь с ним помягче. Ладно, Меррик?
— Да, — буркнул я, вернувшись к овсянке. Боже, в готовке я полный ноль. Если овсянка, которую я готовил, была несъедобной, значит, все совсем хреново.
Я отодвинул миску с кашей от себя и попытался повернуть коляску к выходу. Я ошибся на несколько дюймов и врезался в стену. Мама даже не колебалась. Я почувствовал, как она ухватилась за ручки позади меня и повернула меня, чтобы направиться в мою комнату. Она не собиралась отпустить меня без боя ради моего же благоразумия, ради любви к своему второму ребенку, и мне пришлось подчиниться.
— Ты идешь в душ.
— Мам, я не хочу, чтобы ты поранилась.
— Ты каждый раз так говоришь, — рявкнула она и помогла мне снять рубашку. — Я ни разу не поранилась. Ты можешь думать, что ты выносливый солдат, но ты все еще мой мальчик. Мне все равно, насколько ты тяжелый, я всегда смогу поднять моего мальчика.
Мама сегодня просто швыряла меня направо и налево. Сколько раз она еще поставит меня на место, пока не появится Мика?
Душ, который должен был занять пять минут, занял тридцать. Я попытался одеться, но бесполезно. У меня болела рука, в ноге пульсировала боль, и все тело как будто горело в огне.
— Ты принимал утром лекарства? — спросила мама.
Я вдруг почувствовал благодарность, что смотреть ей в глаза не имело смысла.
— Мне они не нужны.
— Нужны.
Моим приговором был грохот пузырька с таблетками. Прежде, чем я смог возразить, она засунула мне их в рот и заставила запить водой. Я терпеть не мог таблетки. Я ненавидел тяжелое чувство после них, оцепенение. И от них мне хотелось спать. В моей коляске спать было неудобно, но когда я принимал обезболивающие препараты, именно там я в конечном итоге и засыпал. У меня не было сил добраться до кровати.
— Ну, ладно. Я сделаю вам, мальчики, пару бутербродов перед уходом. Я поставлю тебя у окна. Оно открыто.
То, как она это сказала... это было сказано озорным тоном. Будто она знала что-то, чего я не знал, и это действовало мне на нервы. Слепота было наихудшим, что вообще могло со мной случиться, потому что я терпеть не мог не знать, как что выглядит и что происходит вокруг меня.
Так было всегда, но после того, что я увидел во время моей поездки, это стало чистым инстинктом. Потребностью, к которой у меня больше не было доступа.
Я сел и долго размышлял о чем-то, пока не почувствовал, что обезболивающие подействовали. Каждый раз им требовалось все больше и больше времени, чтобы подействовать. Из-за этого я ненавидел их еще больше.
Мой слух уловил звук движения справа, с той стороны, где было окно. По крайней мере, мама в спешке подумала о том, чтобы оставить меня в покое. Правая сторона моего лица выглядела нормально, в то время как левая сторона выглядела...
Черт, я понятия не имел, как оно выглядит или сколько шрамов покрывают мою щеку и челюсть. Все, что я знал, — это то, что моя кожа не была похожа на кожу, а моих глаз как будто больше не было в моей голове.
Затем я слышал его. Ее голос. Он был сексуальным и с привкусом дыма, и я мог только представить, как выглядело лицо у обладателя этого голоса. Она просто напевала под нос. Мелодия была знакомой, но я не мог ее узнать. Пока она не начала ее петь, и я осознал, как сильно мне было нужно услышать ее всего после одного раза.
Черт возьми. Эти слова, этот голос.
Сколько времени прошло с тех пор, как я почувствовал движение внизу? Черт, прошло много времени. Если бы только я мог вспомнить ее лицо. Я уверен, что видел ее не раз за прошедшие годы. В то время «Уизер» была одной из моих любимых групп, и по тому, что она это знает, думаю, что это просто означает, что она тоже не раз меня видела. Тот факт, что я считал, что она пела для меня, говорил о том, каким олухом я на самом деле был.