Живой пример

Он резко поворачивается к стоящим от него в двух шагах перепуганным прохожим, которые держат друг друга за руку, и уже готов с соответствующим выражением лица вывести их из круга опасности, как один из парней произносит:

— Вот так чувачок! Хуберт, ты только погляди на этого хипаря!

А другой, в расшитой дубленке, добавляет:

— Вроде староват для таких фортелей, как ты считаешь, Хуберт?

Старый учитель хочет ответить, у него явно вертится на языке слово, которое объяснило бы этим юнцам, что он о них думает, но и гневное движение руки кажется ему достаточным, красноречивый жест, выражающий все его презрение: мол, вы не стоите даже и бранного слова.

И он двинулся было к берегу, к фонарям. Однако поворачиваясь, он вдруг взмахивает руками, не оттого, что поскользнулся на мокрых досках, а потому, что кто-то подставил ему подножку — резкий удар по голеням, и он падает, неудержимо, но как-то замедленно, словно в рапид — ной съемке, и кажется, он успеет прижать к груди руки, чтобы самортизировать падение. И в самом деле, ему это удается: едва растянувшись во весь рост, он тут же поднимает голову, ищет глазами и находит свой портфель, на котором, будто на пойманном зверьке, чтобы не дать ему убежать, уже стоит сапог на высоком каблуке. Пундт пытается подползти к портфелю. Его взгляд поднимается не выше чьих-то колен, обтянутых узкими кожаными штанами. Первый удар попадает под ключицу, потом он чувствует несколько ударов по ребрам и еще успевает подумать: «Какие твердые носы у их башмаков», как сильнейший удар за ухо пронзает его насквозь, боль эхом прокатывается по всему телу и заставляет его замереть, вытянув голову, словно он сосредоточенно вслушивается в ее непрерывные отзвуки. Руки, на которые он опирался, разъезжаются в стороны, плечи сникают, и он ничком распластывается на скользком помосте, подтягивает одно колено, получает удар, перекатывается на бок и снова вздрагивает от удара. В его теле до тех пор еще сохраняется какое-то напряжение, какая-то скованность, он даже пытается приподнять плечо — пока новые удары не попадают ему в висок и по подбородку, тогда пальцы его разжимаются, тело обмякает, исчезает судорожность, он окончательно повержен.

Теперь им бы надо бежать, кое-кто из них уже ждет сигнала, чтобы смыться, но тот, кого они называют Хубертом, склоняется над Пундтом, отодвигает заточенным стальным прутом воротник пальто, закрывший лицо, долго, изучающе рассматривает его, сосредоточенно, почти торжественно что-то обдумывает. Потом стучит своим стальным прутом по борту одной из лодок и говорит:

— А ну-ка, давайте! — И так как они его еще толком не поняли или не решаются понять, он без слов, жестами объясняет им свой план — столкнуть лодку в воду, швырнуть в нее старика и пустить по течению невидимого во тьме Альстера.

Они стоят неподвижно ровно столько, сколько им можно себе это позволить: он ведь не повторит своего приказа. И вот они обрубают бензеля, снимают с лодки брезент, переворачивают ее и кормой вниз сталкивают на реку. Лодка зачерпывает воду, кренится на бок, качается на волнах. Одному из них приходится лечь на живот, чтобы удержать ее. Позади них, уже в свете фонарей, все еще держась за руки, убегают те двое прохожих. Пусть бегут, а теперь поскорей! Ногами вперед спускают они Пундта в лодку, словно мешок, на какой-то миг он вроде бы опирается спиной о среднюю банку, но тут же валится к борту.

— Конец, где конец?

Чуть потравив веревку, они ведут лодку вдоль причала, все разгоняя ее ход и тем самым определяя направление: за кормой уже завихряются пенистые бурунчики, и тогда последним рывком, энергичным движением они отбрасывают веревку и глядят, как она плашмя шлепается в воду. Им наплевать, куда понесет лодку, когда она, закачавшись на мелкой боковой волне, войдет в конце концов в стремнину. Их шаги громыхают по доскам причала, но это уже не танцевальный шаг, не современный балет, а шаги бегства.

— У кого портфель?

Парень с лисьей мордочкой и длинными, словно шторки, ресницами, вяло огрызаясь: «Почему я, почему всегда я?», поворачивает назад. И как только портфель оказывается у него под мышкой, он припускает со всех ног, думая только об одном — как бы поскорее удрать, выбраться из парка, подняться по асфальтированному проходу на улочку с тесно стоящими уютными домишками, которые в самое ближайшее время будут снесены «ради новой планировки жилых массивов». Там, возле строительного вагончика на колесах с литыми покрышками, стоят экскаватор, гусеничный трактор, седельный тягач, их надо миновать, а потом перелезть через осыпающиеся развалины каменной стены и добежать до входа в подвал дома, из которого уже выселены все жильцы.

Ободранный прилавок, рассохшиеся брошенные бочки — тут когда-то была молочная. Парень с лисьей мордочкой притворяет за собой дверь и пробирается в потемках ощупью. Его ладонь ползет по запотевшей, выкрашенной маслом стене: со старых водопроводных труб падают капли. Сейчас будет ниша, потом дверь, а за дверью должны быть они.