Живой Пушкин. Повседневная жизнь великого поэта

Молодо и звонко читал стихи у памятника Сергей Есенин. И Валерий Брюсов в окружении молодых поэтов ночи напролёт, «до утренней зари», проводил у подножия московского Пушкина, читая стихи, споря и мечтая о будущем.

Старые москвичи вспоминали, как видели на Тверском бульваре дочь поэта, Марию Александровну Гартунг, статную пожилую даму в чёрном платье, сидящей на скамейке неподалёку от памятника её великому отцу. Единственную, кто помнил тепло его рук – живых, не бронзовых.

По замыслу ваятеля, его детище, памятник Пушкину, и Страстной монастырь составляли единый архитектурный ансамбль, были неразделимы: поэт склонил голову перед святыней! Но в 1937-м, в год столетия гибели Пушкина (!) – не избежал Страстной горькой участи других московских обителей: его разрушили до основания. Именно в стенах древнего Страстного монастыря в памятный день открытия памятника была отслужена панихида по великому поэту…

А в 1950 году решением властей опекушинский памятник переместили на другую сторону Тверской, на место снесённой колокольни Страстного монастыря. Его «переезд» болью отозвался в сердцах не только коренных москвичей.

«Для людей моего поколения есть два памятника Пушкину, – утверждал Валентин Катаев – Оба одинаковых Пушкина стоят друг против друга, разделённые шумной площадью, потоками автомобилей, светофорами, жезлами регулировщиков. Один Пушкин призрачный. Он стоит на своём старом, законном месте, но его видят только старые москвичи. Для других он незрим. В незаполнимой пустоте начала Тверского бульвара они видят подлинного Пушкина, окружённого фонарями и бронзовой цепью. А Пушкин сегодняшний для меня лишь призрак».

Не постигнуть разумом и через сто лет, и через триста: живой Пушкин – и вдруг… статуя? Как горьки и недоуменны строки Марины Цветаевой!

Пушкин – в роли монумента?
Гостя каменного? – он,
Скалозубый, нагловзорый
Пушкин – в роли Командора?

Таинственные параллели мифов и реалий. Непознанная метафизика явлений. При жизни Пушкин вовсе не мечтал увековечить собственную персону в мраморе и бронзе. Напротив – отказывался от лестных предложений именитых ваятелей. Некогда, в одном из писем к жене Пушкин, сообщая своей Наташе московские новости, сетовал: «Здесь хотят лепить мой бюст. Но я не хочу. Тут арапское моё безобразие предано будет бессмертию во всей своей мёртвой неподвижности…»

«Арапское безобразие», так досаждавшее поэту при жизни, с веками трансформировалось в самый романтический и любимый миллионами пушкинский облик. И рукотворные памятники поэту в ХХ и XXI веках «расселились» по странам и континентам безо всяких на то виз и разрешений. Так странно и прихотливо исполнились давние мечтания Пушкина – побывать в чужих краях.

Знать бы поэту, что в грядущем памятники, запечатлевшие его африканские черты, появятся в мировых столицах – в Брюсселе и Вене, в Париже и Риме, в Дели и Мадриде, в Осло и Вашингтоне, в Лимасоле и Аддис-Абебе! «Известен вид» Александра Пушкина на всех континентах – в мировых столицах и скромных деревеньках: в Шанхае и Бернове, в Сантьяго и Болдине, в Мехико и Полотняном Заводе, в Михайловском и Квебеке.

И всё же среди великого множества монументов, лишь одному – памятнику поэту в Москве работы русского самородка Александра Опекушина – суждено будет обрести поистине всенародную любовь.

Да, потомки увенчали памятник поэту неувядаемым «лавровым венцом». По слову Пушкина и сбылось.

Приложение

Старинные рецепты

Боже ты мой, каких на свете нет кушаньев!

Николай Гоголь

Уникальный документ, свидетель размаха пушкинских торжеств в июньской Москве 1880 года – меню застолья для почётных гостей и близких поэта, приглашённых в Благородное собрание. Меню праздничного обеда, изукрашенное виньетками, открывалось поэтическим эпиграфом:

Подымем стаканы, содвинем их разом.
Да здравствуют музы, да здравствует разум!

Далее следовало перечисление предлагаемых гостям изысканных блюд:

«Суп-Пюре из шампиньонов и Суп-Прентаньер Империаль

Пирожки

Осетры разварные

Филей Ренессанс

Соус Мадера

Жаркое: Дичь молодая и цыплята

Салат-Латук и огурцы

Спаржа

Соусы: Голландский и Польский

Султан-глясе а-ля Пушкин

Чай и кофе».

Верно, и сам Александр Сергеевич смог бы по достоинству оценить те поварские шедевры!

В пушкинскую эпоху особой популярностью пользовались сборники кулинарных рецептов Василия Лёвшина – его книги, замечу, были и в библиотеке поэта.

Знакомые строфы:

Вот время: добрые ленивцы,
Эпикурейцы-мудрецы,
Вы, равнодушные счастливцы,
Вы, школы Левшина птенцы…