Живой Пушкин. Повседневная жизнь великого поэта

Апофеозом тех пушкинских торжеств в Москве стала блистательная речь Фёдора Достоевского в зале Благородного собрания, произнесённая им на заседании Общества любителей российской словесности и вызвавшая небывалый восторг публики. Гром аплодисментов сменился шквалом оваций – все буквально вскочили со своих мест: кричали, обнимались, плакали, а особо чувствительные дамы даже падали в обморок.

«Когда Достоевский кончил, вся зала духовно была у ног его. Он победил, растрогал, увлёк, примирил. Он доставил минуту счастья и наслаждения душе и эстетике. За эту-то минуту и не знали, как благодарить его. У мужчин были слёзы на глазах, дамы рыдали от волнения, стон и гром оглашали воздух, группа словесников обнимала высокоодарённого писателя, а несколько молодых девушек спешили к нему с лавровым венком и увенчали его тут же, на эстраде, среди дошедших до своего апогея оваций».

Потрясённый журналист убеждал читателей: «Человеческое слово не может претендовать на большую силу!»

Достоевскому и определено было вывести самую ёмкую и верную формулу: «Пушкин есть пророчество и указание».

Дорога к Пушкину

В тот свой последний приезд в родной город Фёдор Михайлович поселился в «Лоскутной», роскошнейшей московской гостинице, стоявшей прежде на Тверской, близ Иверской часовни. Именно из «Лоскутной», особо любимой русской интеллигенцией (гостиничный тридцать третий номер долгое время, вплоть до революционных событий, украшал портрет великого писателя), Достоевский отправлял восторженные письма жене Анне Григорьевне, здесь готовился и к ярчайшему своему выступлению, дани памяти Пушкину.

Исторической гостиницы давным-давно нет: она снесена в 1930-е годы, и ныне на её месте – вход в подземный торговый центр «Охотный Ряд». Но в Центральном историческом архиве Москвы хранится гостиничный счёт на имя знаменитого постояльца, из коего можно узнать, что Фёдор Михайлович, как настоящий москвич, частенько заказывал себе самовар. И свечи, чтобы в их тусклом мерцающем свете писать эти нетленные строки: «Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, может быть, менее недоразумений и споров, чем видим теперь. Но Бог судил иначе. Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унёс с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем».

А по соседству с «Лоскутной», в гостинице «Дрезден», стоявшей на Тверской площади и выходившей окнами на Тверскую, на особняк генерал-губернатора («Дрезден» словно вобрал в себя старые стены прежней гостиницы «Север», где не единожды во время приездов в Москву жил Александр Сергеевич), остановился старший сын поэта, «флигель-адъютант Его Императорского Величества», полковник и в скором будущем генерал-майор Александр Пушкин.

Пути обоих – и Фёдора Михайловича, и Александра Александровича – в тот памятный день 6 июня 1880 года удивительным образом совпали: и Достоевский, и Пушкин – оба они спешили к Тверскому бульвару, где вот-вот должно было спасть покрывало и явить взорам величественный в своей простоте памятник любимцу России…

«С девяти часов утра густые толпы народа и многочисленные экипажи стали стекаться к площади Страстного монастыря. Более счастливые смертные, обладавшие входными билетами на площадь, занимали места… <…> Тверской бульвар был украшен гирляндами живой зелени, перекинутой над дорожками; четыре громадные, очень изящные газовые канделябры окружали памятник; сзади виднелись восемь яблочковских электрических фонарей», – повествовал журнал «Будильник».

А газета «Молва» жёстко спорила с возможными критиками: «Тому, кто понимает, памятник скажет всё, что нужно, а для праздно глазеющих ворон и так довольно уличных представлений разных порядков и наименований…»

Возле памятника скромно стоял его создатель Опекушин, потрясённый столь великой любовью к русскому гению. Радостному удивлению Александра Михайловича не было предела, когда незнакомцы старались ближе придвинуться к нему, пожать руку, сказать лестные слова. То был и его час славы!

Праздник всколыхнул всю столицу. «Верьте мне на слово – несчастный тот человек, который не был в Москве на пушкинском празднике!» – заключил свой отчёт газетный публицист.

Упрёки и сожаления

Но были и недовольные. К примеру, дочери Евдокии Ростопчиной, – её поэтическое дарование ценил Пушкин, частый гость в доме графини, – пеняли организаторам торжеств на то, что к подножию памятника не были возложены венки и ленты, присланные ими из Италии и Франции. Вполне вероятно, что венок, посланный итальянской поклонницей поэта, был сплетён из живых лавровых ветвей! Вот он, «таинственный венок»…

Простишь ты нам, что речь, тебе родная,
Вплела шипы в лавровый твой венец,
Теперь мы все сошлись на праздник мая —
Твой первый день приветствовать, певец.

Так в тот знаменательный день поэтически чествовал великого собрата некий Садовников.