Живой Пушкин. Повседневная жизнь великого поэта

Помимо оригинального убранства кондитерская имела собственную читальню, в коей можно было просмотреть газеты и журналы, отечественные и иностранные. Подчас иностранные издания попадали в кондитерскую Вольфа и Беранже раньше, чем в императорский дворец. «Однажды, прохаживаясь по Невскому проспекту, – вспоминал о знаменитой читальне писатель Иван Панаев, – я зашёл в кондитерскую Вольфа, в которой получались все русские газеты и журналы. Я подошёл к столу, на котором они были разложены, и мне прежде всего попался на глаза последний нумер “Молвы”. В этом нумере было продолжение статьи под заглавием: “Литературные мечтания. Элегия в прозе”. Это оригинальное название заинтересовало меня: я взял несколько предшествовавших нумеров и принялся читать».

На многих там столах различные журналы,
Сии ума и чувств обильные каналы.
Близ «Северной пчелы» огромный тут «Debats»,
В котором кроется Европы всей судьба.
Академической газеты полный нумер
Объявит точно вам, кто выехал, кто умер…
Виват! Виват! И Беранже, и Вольф!

Современники приписывали сей поэтический восторг писателю и журналисту Николаю Гречу.

Среди завсегдатаев кондитерской можно было встретить известных литераторов: Михаила Лермонтова, Николая Чернышевского, Тараса Шевченко, Фёдора Достоевского.

Нет, не зря петербуржцы прозвали кондитерскую Вольфа и Беранже «храмом лакомств и мотовства». Здесь удивляли гостей изысканными сладостями в виде корзинок с цветами и фруктами, рыцарями и замками из шоколада, купидонами и бюстами знаменитостей из безе. Владельцы кондитерской шли в ногу со временем. Когда в Петербурге с триумфом прошли гастроли итальянской балерины Марии Тальони, у Вольфа и Беранже можно было отведать пирог «Тальони» с изображением заморской дивы. Ее обожали, ей поклонялись. Поклонницы, в знак любви к балерине, носили шляпки а-ля Тальони, лакомились карамелью «Тальони», кружились в вихрях вальса «Возврат Тальони», а поклонники, выкупив однажды на аукционе балетные туфельки милой Сильфиды и сдобрив их специями, вооружившись ножами и вилками, разделались с ними наподобие бифштексов. Эдакие балетные гурманы!

Тальони снискала славу новатора в искусстве танца – именно она ввела в балетном обиходе белоснежную пачку, обратившись «облаком из газа», первой стала танцевать на пуантах.

Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола…

Её называли гением танца, «единственной танцовщицей в мире, которая осуществила своими танцами всё, что до сих пор… казалось несбыточным вымыслом поэтов», уподобляли балерину волшебной скрипке Паганини, заставлявшей трепетать сердца.

Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна…

В сезон 1837-го – первую осень без Пушкина – Мария Тальони блистала на петербургских подмостках. И в числе зрителей, рукоплескавших воздушной Сильфиде, не было уже того, кто лучше других смог бы оценить талант итальянки.

В том же злосчастном для России году, морозным январским днём, Пушкин условился с Данзасом встретиться в кондитерской Вольфа и Беранже. Нужно было ещё раз обсудить с секундантом и своим лицейским товарищем условия предстоящей дуэли. Как позже вспоминал Константин Данзас, «не прочитав даже условий, Пушкин согласился на все».

Известно, что поэт был твёрд и спокоен в тот день и даже заказал себе бокал лимонада в кондитерской. Затем с Невского проспекта Пушкин и Данзас на парных санях отправились к Троицкому мосту. Далее путь их лежал на Чёрную речку, близ Комендантской дачи, к месту роковой дуэли.

Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина…

«Лёд и пламень»

Жаловал Александр Сергеевич и такое аристократическое лакомство, как мороженое. И на светских вечерах, где оно подавалось, не пропускал поэт сего «торжественного момента». И всё-таки однажды на балу в Петербурге, данном в честь совершеннолетия наследника великого князя Александра Николаевича, в будущем императора Александра II, Пушкин не смог побывать. Пришлось описывать бал жене с чужих слов: «Ничего нельзя было видеть великолепнее. Было и не слишком тесно, и много мороженого, так что мне бы очень было хорошо».

Хотя мог позволить себе и посмеяться над невинной слабостью. «Одна мне и есть выгода от отсутствия твоего, – шутливо укорял поэт жену, – что не обязан на балах дремать да жрать мороженое».

И в другом письме, рассказывая Натали о бале у графини Долли Фикельмон и предупреждая ревность жены, заранее оправдывался: «Вот наелся я мороженого и приехал себе домой – в час. Кажется, не за что меня бранить».