Живой товар

В детстве лазить по деревьям было куда проще. Но Никонов редко этим занимался. Однажды, когда он раскапризничался, отец посадил его на грушу в саду и сказал, что не снимет, пока сын не извинится и не пообещает вести себя хорошо. Никонов — ему было тогда три или четыре года — сиганул вниз и сломал ногу. Отец ужасно перепугался. Он до самого шоссе бежал с сыном на руках, а там было что-то около двух километров. От него пахло водкой, мальчик отворачивался. Он знал этот запах. Запах беды. Отец часто пил водку, и это всегда заканчивалось плохо. Так было и в тот раз.

Мама появилась в больнице, когда маленькому Алеше уже наложили гипс и он ждал, когда повязка затвердеет, чтобы можно было покинуть эту страшную комнату, где обитал страшный дядька с волосатыми руками. Отец то сидел на кушетке, то вставал и беспрестанно спрашивал: «Ну как? Тебе больно? Больно, Алешка?» Он отвечал, что да, хотя больно уже не было. Назло отцу. И он обрадовался, когда в комнату ворвалась мать и, не стесняясь посторонних, принялась колотить отца кулаками — в грудь, по плечам, по опущенной голове. Он не сопротивлялся, сносил побои безропотно, и из его разбитого носа текла кровь. Красная-красная. Остро пахло больницей и водкой. Этот запах преследовал Никонова до сих пор. Отвратительная смесь.

Мать оттащили, дали успокоительное, а она все равно не успокаивалась и кричала: «Мало тебе одного? Еще и Лешу погубить хотел, ирод?»

Никонов потом часто спрашивал ее, что она этим хотела сказать? Кого «одного»? Кто был еще? Она отмалчивалась или говорила, что ему послышалось. А через десять лет спрашивать стало некого. Мать умерла от воспаления легких, простудившись зимой на балконе, где запер ее отец, чтобы, как он объяснил, остановить рукоприкладство. Да, она постоянно его била — за то, что он беспробудно пил. Но умерла она, а не он, отец. И Никонов слышал, как родня потом шушукалась на похоронах: «Загнал в могилу Ниночку, светлую душу, мученицу нашу».

В шестнадцать лет Никонов поступил в военное училище, ушел из дома и с тех пор видел отца всего два или три раза, жалкого, постаревшего, обносившегося. Скорее всего, он уже помер. Может быть, даже похоронен на этом самом кладбище.

Никонов оглянулся. Близость могил давила на психику. Казалось, что где-то там, среди крестов и ржавых пирамидок со звездами, блуждают таинственные огоньки, мелькают тени, звучит приглушенный шепот. Вздор, ясное дело. Игры ума. Никто ночью по кладбищу не шастает. Разве что нигерийцы. Они ведь поклонники вуду, как сказала Роксана. Может, и правда проводят какой-нибудь дикарский обряд?

Человеческая судьба сплетена из тысячи случайностей, которые создают такую причудливую картину, что никакому астрологу не снилось. Не вспомни Никонов отца, не подумал бы о кладбище. Не оглянись он на кладбище, не заметил бы фигуры, пробирающиеся по узким тропкам между оградами. Это были они. Нигерийцы. И только то, что Никонов увидел их первым, уберегло его от беды. Ожидая появления врагов, он ворочался на своем насесте без опасения выдать себя шорохом листьев и треском сучьев. Теперь он был предупрежден и вооружен. В буквальном смысле этого выражения.

Нигерийцы предусмотрительно оделись во все темное. А переобуться не удосужились. На двух из трех были белые кроссовки, отчетливо выделяющиеся в ночи. Двигались они почти бесшумно, как будто всю свою жизнь до приезда в Азовск провели в охотничьих походах по джунглям.

Они подошли так близко к дереву, что Никонов ощутил запах их одеколона. Приторный и острый. Судя по сноровке, с которой действовали эти трое, они прекрасно ориентировались на кладбище. Очень может быть, что они действительно занимались здесь чертовщиной. Или не первую западню устраивали в этом месте. Не зря же они появились с другой стороны и безошибочно вышли куда надо.

Что ж, добро пожаловать!

Троица, подтянувшись, ловко забралась на ограду. Они сделали это в тени соседнего дерева, чтобы их не было видно из машины. Оттуда их и в самом деле невозможно было увидеть. Но некому было из машины смотреть.

Сидело там чучело, наспех изготовленное Никоновым из спального мешка, канистры и старой пайты. Он постарался создать видимость, что спит на переднем сиденье, свесив голову на грудь. Для того чтобы снаружи было лучше видно, он оставил подсветку на приборной доске. С того места, где он находился, иллюзия была полная. Значит, и нигерийцы наблюдали ту же самую безмятежную картину.

И они купились. Двое извлекли пистолеты с заблаговременно навинченными глушителями: планировали проделать работу без лишнего шума. А вот это напрасно.

Никонов замер, ожидая своего выхода на сцену. Стрелки направили хоботки пистолетов на «мазду» и открыли огонь. Сухие щелчки и удары пуль, дырявящих металл, огласили ночную тишину. Короткие злые вспышки озарили темноту.

Никонов насчитал восемь выстрелов. Нигерийцы не жалели патронов, но лишних тратить тоже не собирались. Завершив обстрел, они около минуты соблюдали молчание и неподвижность. Потом, приглушенно посовещавшись, спрыгнули по ту сторону ограды и скрылись из виду.