Живой товар

Мужчина поднял голову, и Никонов узнал в нем отца. Похоже, тот бросил пить. Был одет опрятно, чисто выбрит, выглядел абсолютно трезвым. Даже помолодел вроде. Утихомирился. Печень, небось, не позволяет бухать, как прежде. Или, возможно, есть другое объяснение. Глухая ночь, пить нечего и не на что. Вот и заявился в гости.

Никонов ощутил прилив злости.

— Чего тебе тут надо? — спросил он грубо.

Отец вздрогнул.

— Здравствуй, Алеша, — тихо произнес он.

Если он надеялся на ответное приветствие, то зря.

— Чего тебе? — повторил Никонов.

— Я помню код. Зашел в подъезд, а вас дома никого нет. Вот решил подождать. У тебя ведь ночная работа бывает.

Его жалкий лепет раздражал Никонова.

— Задаю вопрос в третий раз, — сказал он. — Чего тебе?

— Нам нужно поговорить, — ответил отец.

— Мне — нет, — отрезал Никонов. — Не о чем нам говорить.

— Может, все-таки выслушаешь меня? Я хочу объяснить…

— Все давно объяснено. Наркологами, психологами, социологами. Мне это неинтересно.

Никонов шагнул в сторону, чтобы обойти отца, но тот встал у него на пути. Седой, со взглядом побитой собаки. На пустынной ночной улице.

— Помнишь, мама тогда кричала на меня? Тогда, в больнице.

— Ну?

Никонов остановился.

— Она правильно кричала. У тебя был брат, Алеша. Я его погубил.

Это прозвучало как гром среди ясного неба.

— Брат? — переспросил Никонов.

— Старший. Тебе было два года, а ему — семь. Ты просто не помнишь его.

— Вот так новость. И зачем ты решил покаяться? Индульгенцию собираешься получить? Отпущение грехов?

— Не надо мне отпущения, — прошелестел отец. — Я за грехи ответить хочу. Пришла пора. Мне немного осталось. Врачи отвели три месяца. Я думаю, меньше.

Страшная догадка пришла Никонову в голову. Отец продолжает пить. Просто в надежде выклянчить денег он привел себя в божеский вид. На жалость давит. Смертельную болезнь выдумал.

— Если ты попрощаться пришел, то прощай, — сказал Никонов.

И сделал шаг вперед.

— Его Славиком звали, — произнес отец ему в спину.

Никонов обернулся. Фонари погасли. Улицу затянуло серой предутренней мглой. Редкие светящиеся окна только усиливали мертвящее впечатление, которое производят города в предутренние часы.

— Так это правда?

— Правда, Алеша. Мы тогда на море отдыхали. Это был… Какой же это был год?

— Не важно, — поторопил Никонов отца. — Что случилось с моим братом?

— Мы были на пляже. За пансионатом. Там народа совсем мало. Вот мы туда и ходили. Я, мама, Славик и ты. Ну, ты почти не ходил — тебя больше на руках носили.

Отец издал что-то вроде смешка. Никонов нахмурился.

— Я так понимаю, Славик утонул?

— Было около одиннадцати часов, — механически продолжал отец. — Кроме нас на пляже была еще одна женщина с семилетним сыном, ровесником Славика. Мальчишки дружили. Плавали вместе. Азовское море мелкое, сам знаешь. Песок. Безопасно. Я так думал… Женщину звали Настей, фамилию я не помню или не знал никогда. Мама немного к ней ревновала, но в меру. Они сдружились. Дети, знаешь, сближают. К тому же Настя беременная была. Вот они про детей и беременность все время болтали. А Славик и Женя дурачились на мелководье. Был шторм, они в волнах скакали. Возле берега. Ветер дул сильный. Мама забеспокоилась, что тебе ушки надует, и понесла тебя в пансионат. Настя пообещала ее догнать, когда мальчики накупаются. Женщины рыбу собирались жарить на обед. Свежих бычков. У рыбаков утром купили…

Отец сделал паузу, собираясь с мыслями. И с духом. Когда он заговорил опять, его голос подрагивал.

— Вот мы остались с Настей, а она и говорит, что, мол, не беременная она, нарочно придумала, чтобы Дашка не ревновала. Стала на мужа жаловаться, что бросил ее, куролесит в городе. И предложила ночью прийти, когда Женька спать будет. Она его на балконе положит. Придумай что-нибудь, говорит. А хотя бы расстройство желудка. Бычок несвежий попался…

— И ты пошел? — спросил Никонов с нарастающей ненавистью.

— Нет, — ответил отец. — Все ограничилось разговором. Да и разговор недолгий получился. Она выпучила глаза и как закричит: «Где они? Где они?..» Я подхватился, а пацанов нет. Они на глубину зашли… Или волнами их затянуло. Только рука мелькнула… И голова… Я бросился в воду. Ни побежать толком, ни поплыть — волны навстречу. Не видно из-за них ни черта. Но успел, так мне показалось. Нащупал одного, схватил. Второй за плечо уцепился. Мне там почти с головой было, я обратно поплыл. Настя навстречу спешит. Я ей сына отдал и вдруг понимаю, что никто за меня больше не держится. Славик пропал. Нырял я, нырял… Бесполезно. Это так ужасно — понимать, что все, можешь не суетиться, поздно. Но я не верил. Искал. Не знал, как возвращаться, как Даше сказать. Так это было. Тогда и пить начал… Теперь ты знаешь, — закончил отец.

Глаза его были красные и сухие.

— Даша меня простила, — сказал он. — А я себя — нет. И ты не прощай, Алешка. Я не для этого рассказал.

— А для чего? — спросил Никонов.

В груди у него жгло. Как будто там наждаком водили.

Отец на вопрос не ответил. Пробормотал: