По соседству в большом магазине готового мужского платья он купил дорожный костюм и белье для Рахимова. А в дамском центре "Ля Фам", куда зашел по Анькиному списку, его тут же взяли под опеку барышни из торгового зала. Они хорошо разбирались в мудреных названиях товаров и, имитируя французский акцент, бойко объясняли, что лучше выбрать. В итоге к клубу "Эпатаж" Александр вернулся с брезентовой сумкой доверху набитой покупками. Пьеро сменила раскрашенная барышня в костюме Арлекина. Она даже не стала спрашивать фамилию и искать ее в списке. Но, посмотрев на его сумку, удивленно приподняла длинные накладные ресницы и улыбнулась краешками ярко накрашенных губ. Взгляд ее лучше всяких слов сообщил, что думает эта особа по поводу гостя. Поднимаясь по лестнице, Александр заранее чувствовал себя белой вороной. А когда оказался среди приглашенной публики, уже не сомневался, что предчувствия не обманули.
В зале, отведенном под лекторий, при прежних хозяевах, наверное, организовывали для гостей фуршеты. Функционально здесь мало что изменилось. У стены на возвышении, где когда-то играл оркестр, устроили нечто вроде трибуны. За мраморными столиками пили шампанское, закусывали турецкими орешками и оживленно беседовали любители синематографа. Строгие европейские костюмы и помпезные фраки соседствовали с весьма вольными для мужчин нарядами богемы. Дамы слепили взгляд мрамором оголенных плеч, и хотя кое-где в зале мелькали студенческие кители и ситцевые платьица курсисток, простота была здесь скорее исключением. Не имея возможности как-то избавиться от поклажи, Александр ловил на себе удивленные ироничные взгляды. Быстро пройдя сквозь зал, он пристроился на свободном месте за столиком, подальше от трибуны. Залпом выпил предложенный лакеем стакан холодного шампанского и в очередной раз послал проклятие Кречинскому, по воле которого здесь оказался.
Соседями по столику были два уже не молодых господина. Один высокий и тучный, с седеющей, но хорошо сохранившейся шевелюрой, чем-то походил на великого баснописца Крылова. Несмотря на угрюмый вид он, оказался весьма словоохотлив. Поинтересовавшись у Александра, впервые ли он посещает подобное собрание, счел долгом представить себя и соседа. Звали господина - Коргунов Павел Николаевич, и был он коллежским асессором в отставке. А сосед Константин Петрович ( сам Коргунов называл его по-приятельски Костющей) оказался кинокритиком, служившим при губернском цензурном ведомстве по делам кинопроката и печати. Как прямая противоположность отставному коллежскому асессору, он не выдался ростом, зато казался очень живым и подвижным. Высматривая кого-то в зале Костюша, то и дело вертел головой, отражая световые зайчики от круглой и блестящей, как бильярдный шар, лысины.
- По первому разу вы сударь в этом вертепе, получите массу острых впечатлений - с мрачной усмешкой пообещал Коргунов.
- Не пугай молодого человека, Паша! - перебил кинокритик.- Обычное сборище любителей клубнички.
Но она у них тут особая с идеологическим привкусом! - возразил асессор. Приятели уже готовы были сцепиться в споре, но помешало начало действия. На окна, осекая дневной свет, упали темные шторы. Прожектор под потолком направил луч на трибуну, выхватив из полумрака фигуры Пьеро и Арлекина. В наступившей тишине раздались их голоса: грассирующий мужской и звонкий девичий. Читали стихи призывающие дать свободу чувству, спустить с цепи живущего в человеке красивого зверя. Изображающая Арлекино девица грациозно по-кошачьи изгибала спину. Пьеро тоже что-то пытался изображать, но из-за тучности фигуры получалось это не лучшим образом. Помимо призывов к освобождению звериного начала звучали проклятья в адрес православного ханжества и цензуры. Казалось, автор виршей и сами артисты так ненавидят чопорные фасады отечества, что готовы разбить на мелкие куски все здание и сплясать фарандолу на осколках. В зале это настроение явно находило поддержку. В паузах то и дело слышались аплодисменты. А за соседним столиком Александр приметил, молоденьких курсисток, слушавших поэтические призывы с каким-то религиозным экстазом.
Закончив, Пьеро и Арлекина изобразили поклон в стиле придворных короля Людовика. В зале зажегся свет и на трибуну вбежал упитанный господин во фраке и белоснежной манишке с бабочкой. Аплодисменты переросли в овации. Приветствуя собравшихся, господин простер к залу руки, а, когда хлопки стихли, начал с обращения : "Друзья мои!"
- Кто это? - шепотом поинтересовался Александр у соседей.
- Курочкин, главный наш губернский адепт свободы - сердито проворчал Коргунов.
- Владелец книгоиздательства, по пятницам организует в своем салоне литературные вечера для либеральной публики - пояснил Костюша.