Живой Журнал. Публикации 2001-2006

— То, что вы имеете в виду называется сборник «В наше время» — но этого там нет — я только что посмотрел.

— Да, сборник «Наше время» так устроен — и в нем нет. Но, тем не менее в двухтомнике читал, давно. И мне кажется, что сюжет был связан с мексиканцами. Извините, если что не так.

— Ну, очень хорошо. Но где там искать — понятно, что в «Оружии» это не должно быть.

— Так где? Где?

Извините, если кого обидел.

20 августа 2006

История про разговоры СDLXVI

— Слушай, а тебе не в падлу всё это выкладывать?

— Нет, не в падлу. Помнишь историю про интернет пресс-конференцию Президента Путина?

— А вот следующий вопрос… Житель Нижнего Новгорода Иван Синдерюшкин, 1970 года рождения, проживающий на улице Автостроителей, дом 5 квартира восемь, телефон 334–342, IP 345.34.967.23 спрашивает нас: "А не в падлу тебе, Вова, на эти вопросы отвечать?". Отвечаю: не в падлу, Иван Николаевич.

И мне так же.

— Ну всё уже выложено, зачем? Жалкие литературные премии уже получены, гонорары выплачены, теперь-то что? Ты присоединяешься к этому хору мальчиков и Бунчиков, что на разные лады повторяют — вот страна, что мы просрали, темницы пали, а свобода с похабною улыбкою ждала у входа, или, наоборот — вот светоч правды, что зажгли пятнадцать лет назад… Полип Советской власти вырезан из жопы мира…Не противно?

— А чего противного? Я гибели империи очень серьёзно отношусь. К тому же у меня тогда любовь была — а когда любовь, так что тебе империи? Когда любовь, можно и про погоны с партийностью забыть. Кстати, ты вообще-то ты мой внутренний голос, и можешь заткнуться.

ЧИТАТЕЛЬ ШКЛОВСКОГО

Читаю Шкловского.

Он пишет о своём детстве.

Все воспоминатели начинают с этого.

Шкловский пишет: «фамилии подрядчика не помню, фамилия архитектора, про которого не рассказывали анекдотов — Растрелли».

Это про Смольный.

Теперь анекдот появился. «Архитектор — расстрелян».

Читаю Шкловского и еду в метро, пересаживаюсь и снова еду.

В тупиковом конце станции на скамейке сидят двое — худощавые серьезные ребята лет двадцати. Заполняют какие-то ведомости, бланки, говорят о своём, спокойно и неторопливо.

В руках у одного вдруг мелькает пачка денег. Присмотревшись, вижу, что это аккуратная банковская упаковка сторублёвок.

А сторублёвки…

«Сто штук по сто, — соображаю я, — это десять тысяч рублей».

Сейчас это много.

Я отмечаю это и иду дальше. Всё дело в том, что нет ничего более временного, чем сумма денег. Не деньги вообще (которые вечны), а именно суммы. Три рубля, за которые когда-то можно было купить корову, три-шестьдесят-две — персонаж бесчисленных анекдотов, трёшка до получки. Эти денежные суммы остались в разных текстах как японские персональные печати хэнко.

Деньги счётны и нет больше такой детали, что так жёстко привязывала бы числа к календарю.

История, которую я рассказываю, происходила во времена, когда деньги, как поезда, стремительно катились куда-то на нулях-колёсах.

Мимо меня, встречным курсом по эскалатору, спускаются иностранцы. Кепки на них русские, майки с изображением Московского университета, но продолговатые лица — загорелые и ухоженные, сразу дают понять — иностранцы.

И эта их речь — невнятно доносящееся голубиное воркование английской речи — орри, хайрри, райрри…

Иностранцы. Я отмечаю их вид и речь, запоминаю слова и оттенки.

Я читаю Шкловского в метро, по дороге на дачу. Надо мне на даче ночевать, а вернувшись в Москву, ещё заехать кое-куда.

Я еду в метро, а напротив меня сидят две уверенные в себе женщины. Сидят и о чём-то болтают, помогая себе взмахами рук с длинными пальцами. На пальцах — тоже длинные, хорошо наманикюренные ногти.

Лицо одной из них покрыто бронзой южного загара, который выглядывает так же в зазор между белым носочком и брюками. Одеты женщины дорого — в тонкую чёрную кожу, тонкие свитера, с тонким золотом на пальцах. На ногах — роскошная спортивная обувь. Это важно: сейчас спортивная обувь — предмет роскоши. Впрочем, только для меня она роскошна. Но завистником быть нехорошо — это мешает запоминанию.

Итак, едут напротив меня две дорогие женщины.

Я читаю Шкловского, сидя на станции.

На платформе, опустив огромные уши по щекам, стоит собака. Я знаю, что эту собаку зовут бассет-хаунд.

Знаю, хорошая это собака.

Проходит поезд. В специальном окошечке на переднем вагоне написано: «Нахабино». Этот поезд можно пропустить.

Я читаю книжку дальше. Вот подошёл другой состав, где в окошечке написано: «Волоколамск» — это, наоборот, перебор. Но, делать нечего — я вхожу в вагон.

Часто, приехав на дачу, я заставал дверь закрытой — дед с бабушкой спали после обеда. Тогда я уходил на грядки — кормиться.

В конце крохотного участка, около леса, росла малина — похоже, что по ней уже погулял медведь.

Росли бестолковые кусты чёрной смородины.

Я ел и дожидался, когда дверь откроется.

И это было детство.