Оказывается, что она сломала ногу (и объясняет, что в холодной воде её держать лучше). Надо вызвать врача, но непонятно, как называется та улица, на которой мы находимся. На месте отчего-то девушку нельзя оставить, и я волоку её на руках к углу улицы. Но и там нет ни таблички, ни номера дома. Наконец, оказывается, что это улица Солнечная, д. 3.
Я вызываю врачей — они едут, но будут неизвестно когда. Девушка лежит на автобусной остановке, не подавая никаких признаков жизни. Никаких признаков перелома у неё не наблюдается — внешне она совершенно здорова. Только теперь она ужасно раздражена.
Такое впечатление, что я знал её когда-то, много лет назад, в одной компании, неинтересной и бессмысленной.
Меж тем, в ожидании «Скорой помощи» проходит несколько дней, в течение которых восход так и не наступает.
История про мудрую старость (III)
Матушка мне рассказала об очередной смерти среди моих сверстников. Был у меня такой приятель на даче — Дима Морозов.
И если я не напишу о нём, то никто не напишет. Поэтому-то я и стучу по клавиатуре.
Был тогда воздух безвременья — в телевизоре две программы, партийная организация и партийная литература, предчувствие ядерной войны и мы, два четырнадцатилетних комсомольца. Рядом струилась Истра, иначе называемая Иорданом. Разорённый монастырь белел за большим лесом. Деды строили лучшие в мире самолёты-истребители.
Мы с ним выпили впервые в жизни, вернее, это я причастился. Портвейн "Кавказ" розового извода адресовал к розовым мечтам, и это был первый алкоголь, что падал в моё горло. Товарищ мой, впрочем, потерял алкогольную невинность несколько раньше.
А потом он закончил радиотехнический техникум. Работал где-то, и жизнь нас развела.
От был угрюмноват, немногословен и был хорошим человеком. Жил в запахе канифоли и паял бесчисленные провода. Я только чертил вольт-амперные характеристики на физическом практикуме, а они жили в его руках. И вот он умер — уже давно, года два назад, а я узнал об этом только сейчас.
Мы пили потайной портвейн, заработанный в винном магазине разгрузкой ящиков. Я, со стаканом в руках, лежал на спине и смотрел в небо, а он, зажав стакан в кулаке, угрюмо смотрел в стол — и это не метафора. Так мы и пошли по жизни.
Он был на год меня старше.
История про толстовскую премию или первый нах
Сходил на Толстовскую премию. Десять тонн грина дали Иванову — (по-моему, он уже в поезде), а двадцать — Василию Белову. С Ивановым всё проще — теперь для него наступил сезон сбора винограда, и в эту осень, я думаю, ему ещё много что светит.
Надо бы рассказать о феномене Белова. Он стал стар, тяжело стар и похож на старика, стоящего на берегу реки — с трудом старик управляет своим голосом, то крикнет, то забормочет под нос.
Сейчас я посплю и расскажу что я по этому поводу думаю.
Хотя хрена, конечно, кому это интересно. Просто надо внести посильный вклад в ту идею, что Живой Журнал является средством стремительной массовой информации.
Когда я соберусь и куплю коммуникатор, так и вовсе стану солдатом информационой армии.
История про Василия Белова
Надо бы рассказать о феномене Белова. Он человек 1932 года рождения, из того поколения, что не сжевала война, в 1959–1960 годах учился в Литературном институте, пом вернулся в Вологду. Сейчас он стал стар, стар тяжело и похож на старика, стоящего на берегу реки — с трудом старик управляет своим голосом, то крикнет, то забормочет под нос, пробормотал что-то, поблагодарил яснополянцев и Владимира Толстого, директора музея-заповедника, корпорацию «Samsung», пожевал губами, да и попросил отпустить его с Богом.
Белов был похож на академика Павлова — конечно только внешне. Вообще говоря, напомнить об этом писателе стоило любым способом. И премия — способ самый лучший. Дело в том, что тем, кому меньше тридцати, имя Белова говорит мало. Нет, я думаю, что в Вологде его должны читать в школах и всё такое прочее. Я надеюсь, что его не зовут в школы, а то бюрократическая машина рада вытащить какого-нибудь старика, и хорошо, если скучающие школьники не обстреляют его, глуховатого, говорящего невпопад, жёваной бумагой.
А тут дело особое.