Живой Журнал. Публикации 2001-2006

Много лет назад, в сентябре 19** года, я жил на Севере. К тому же все были уверены, что повернут реки и всему северному краю- пиздец. То есть, у нас тогда было впечатление, что мы каждый раз в последний видим все эти места — от Карелии до Вологды. А тогда я сидел с ружьём в обнимку, вокруг меня, зеленел лес, изредка уступая место полянам, поросшим желтой осокой. Солнце садилось уже который час, все никак не могло сесть и висело низко над горизонтом. До Соловца было километров десять или немножко больше. Дорога, правда, была неважная — для грузовиков, но вот от Коробца и вовсе была грунтовая, а под Затонью, говорили, уже зарядили дожди.

В избушке, где жили мы среди лесов, на границе между болотами архангельскими и карельскими, я обнаружил ободранный номер "Роман-газеты". Сейчас это издание тоже выходит, но я давно его давно не видел.

В этом ободранном номере, уже совершившем путешествие за кусты у дома, я прочитал "Плотницкие рассказы" и "Привычное дело". В тот же день я оскорбил своего товарища, оставшись в избе. Я пропустил дневной выход на утиное озеро, не снял жерлицы, а потратил целый день на чтение, и горькой тоской наполнилось моё сердце. Белов написал о русской деревне как человек деревенский, причём он, первый единственный писал о ней так.

Не складным языком горожанина, не выдуманным сказочным языком под Замятина (Некоторые писатели думают, что если перечитать Замятина два раза. то можно писать про русскую деревню языком лубка). Часто и до и после эта тема была запорота, а вот эти повести 1968 и 1969 года остались непревзойдёнными.

И вот я, будто герой Белова, сидел, раскачиваясь, на пеньке рядом с коптильней и понимал, что не знаю слов чужих деревенских песен, и лучше б не выёбываться, когда складываешь истории.

Горькая и светлая проза была у Белова, а на следующий день я пошёл на утиное озеро, повторяя "чок-получок", и правда, ижевка у меня была чужая, чок-получок, всё чужое, временное, стоила она рублей пятьдесят.

Потом Белов написал ещё несколько романов, утомительные тревожные тексты, где предрекал глад и мор — и глад и мор случился, но беда была в том, что романы эти были скучны, вщёлкивались как патроны в обойму для ведения литературной войны.

Ну да, всё спиздят, — кивал головой читатель. — Всё спиздят? Ну и спиздили. Покрадут народное достояние? Ну и покрали. Только романы всё равно скучны, герои ходульны, и читать их не будут. Так и вышло.

Да и хуй бы с этими романами. «Привычное дело» и «Плотницкие рассказы» остались.

Извините, если кого обидел.

04 октября 2006

История про Алексея Толстого

Только что я разговорился с кем-то об интеллигентах, и вспомнил про Алексея Толстого.

Он был не интеллигент — вот в чём дело. А русская литература XX века постоянно оперировала понятием интеллигенции — писатель должен был быть из народа (тогда он становился интеллигентом через некоторое время) или сразу зарождался в семье служащего, поблёскивал очёчками, и тоже был за народ, страдал за него, мучился, что-то выдавливал по капле, и если напился, то по-прежнему страдая о русской душе.

Но Толстой был не таков — он любил женщин и красивые вещи, много и вкусно жрал и, нажравшись, если от чего и страдал, то от похмелья. Он нарушал конвенцию об облике писателя. Нет, часто писатели делали всё то же самое тайком — но Толстой делал это открыто. За это нарушение конвенции его многие и ненавидели — куда больше, чем за верноподданническую книгу «Хлеб» и какие-нибудь подписи.

Это была нескромность, но нескромность не по отношению к ВКП(б), членом которой он никогда не был, не по отношению к номенклатуре, а именно по отношению к образу писателя в глазах просвещённого читателя.

Между тем он вколотил в здание современной литературы несколько таких гвоздей, которые не заметить невозможно.

Кто у нас первый писатель-фантаст? Ну, начнут мяться историки — вон Зайцев. Нет, позвольте, Одоевский… Да хуй вам. Первый советский (а прежде не было) фантаст — Алексей Толстой. Не верьте, так спросите людей. Остальные фантасты того времени ещё не взяли билетов в Гамбург.

Спросят — кто у нас родоначальник авантюрного романа? Нет, впрочем, спросят лучше, кто родоначальник советского исторического романа — и окажется опять, что не Тынянов никакой, а Алексей Толстой со своим «Петром Первым» перепахал читателей того времени, да и в кино пролез.

Да кто ж написал первую сагу — обратно, Толстой. И как не сунешь нос в какого-нибудь Аксёнова, всё там следы «Хождения по мукам».

И если кому надоело — так хрясь! Цепляется он штанами за «Золотой ключик» Тут уж извини-подвинься. Никакой Айболит, вытащенный из Лофтинга Чуковским, никакой Волшебник из Изумрудного города имени Баума, поменявший американское гражданство на серпастомолоткастый паспорт в сравнение не идут.

Буратино — на все времена.

Есть, что ли миномёт «Незнайка», танк «Матроскин»? А тяжёлая огнеметная система ТОС-1 "Буратино определённо есть.

Извините, если кого обидел.

04 октября 2006