Живой Журнал. Публикации 2001-2006

Я чёрств и угрюм, но надо написать о его трёх фразах, что я запомнил за пять лет общения. А ведь три фразы за пять лет — это очень много. Это безумно много. И это очень хорошо.

История одной из этих фраз следующая. На семинаре, который представлял собой обсуждение студенческих текстов одну барышню упрекали за неестественность диалога, и придуманные обстоятельства какого-то её рассказа. Она начала оправдываться, говоря при этом, что именно так было в жизни, так было на самом деле.

— Совершенно неважно, — закричал Рекемчук, — как было на самом деле!

И в этом неоднозначном утверждении была великая правда литературы, отличающая её от журналистики.

Другая фраза принадлежала не Рекемчуку, кому-то из, в свою очередь, его учителей и про-изнесена была давным-давно. Это могла быть кочевая фраза, а могла быть фраза с тремя-четырьмя авторами, заявившими свои права.

Этот неизвестный мне человек сказал:

— Вопрос одного персонажа к другому: "У тебя есть спички?" — имеет право на существова-ние только если действие рассказа происходит в пороховом погребе.

И, наконец, я расскажу про третью фразу Александра Евсеевича Рекемчука.

Рекемчук говорил, что писатель не имеет права ничего объяснять после того, как он бросил текст в общество.

То есть, автор кончил писать, текст его выстраданной книги уже рвут на части тупые волки-критики и уроды-читатели, его хают завистники, а объяснять нельзя.

Текст самодостаточен.

Публичные объяснения никого не убедят, всё выйдет только хуже. Разве друзьям — под крепкие напитки.

19 июля 2003

История про хваткость и приспособленность к жизни

Много лет назад я попал в лес вместе с компанией сверстников. Было нас четверо. Знакомцы мои, собравшись на пикник, промокли под дождичком и дрожали, пока я разжигал костёр. Потом я нашёл жестянку, отмыл её, приделал ручки, подвесил над костерком, заварил чаю и с брезгливостью оглядел мокрых спутников.

Примерно такую же ситуацию я представлял себе, читая одну давнюю повесть, в которой главный герой, большой забавник, пришёл со своей девушкой на чей-то день рождения. А там крутилось видео, мальчики-каратисты задирают ноги, а девочки бормочут: "А вот этим летом в Будапеште я…", ну, и тому подобное далее. Главный герой — тот самый простой парень, любитель похохмить, замечает: "А-аа, да я не помню этой песенки — меня тогда не было в Москве". — "А где же ты был?" — "А, — (машет рукой) — я на зоне был. Пять лет оттрубил". И тут сгущается дым таёжных костров над столами, уставленными родительскими напитками. Забыты мальчики-японисты, и дипломатические дочери смотрят во все глаза на него.

Я тоже как-то отправился на день рождения и встретил там одноклассника, которого не видел несколько лет. Одноклассник, похожий на голубя-дутыша, попал в морскую пехоту, сбежал из части за полгода до демобилизации, был во всесоюзном розыске, отбыл в дисциплинарном батальоне срок и, был кооператором и, наконец, стал просто жуликом.

Несколько раз я встречал его следы в том приватном доме, куда попал на именины, следы в виде напитков из "Берёзки" и заляпанных помадой длинных и тонких сигарет "Ротманс". Ну, последнее, разумеется, были следы женщин, но — тоже из "Берёзки". Все эти названия и временный калифат их престижа канули в небытиё, но тогда они были больше, чем вещью. Они были символом.

И вот я увидел его снова за столом, с синтезатором наперевес. Синтезатор был похож на огромную гладильную доску. Голубь бормотал, оправдываясь: "Зачем мне большой — я пользуюсь портативным — вдруг какая-нибудь фраза придёт мне в голову, когда я буду в машине…"

Я очень понравился нашему жулику.

— О-го-го! — заорал он в полночь, — поехали, поехали, каких людей я тебе покажу!

И мы поехали. Одноклассник решил проехаться в метро и занял у меня пятак. Как потом выяснилось, в карманах у него содержались только крупные деньги. Поезд нёс нас под аккомпанемент синтезатора, гулко отдающегося на пустых станциях. Мы мотались по Москве на такси, смотрели какую-то унылую видеопродукцию. Под утро одноклассник упал в какую-то щель чужой квартире и тут же уснул.

Я же, слушая утренний птичий щебет во дворе, понял, что праздник бессмыслицы кончился. Карапузикам шепнули на ухо: "Баста!", и пора по делам. Чтобы не уснуть по дороге, я начал искать еды. На кухне я полюбовался на удивительный натюрморт: бутылка виски, откусанная луковица, "Беломор" по соседству с "Мальборо", половина помидора, хлебные крошки…

Потом разгрёб себе место, сварил кофе, сделал себе нечто среднее между пиццей и яичницей, салатик. Тогда я снова, как в том лесу, почувствовал себя лучшим.

И тут открылась дверь, и на кухне появилась одна из очаровательных хозяек в таком домашнем халатике, что я чуть не откусил кусок вилки. У неё были слишком печальные глаза, чтобы не поделиться… Немного погодя она спросила:

— А ты правда живёшь один?

— Ну да, — с опаской сказал я.

— А ты не станешь возражать, если я буду курить в постели?