Живой Журнал. Публикации 2001-2006

Выстуженной зимой 1918 года, идя по петроградской улице, Блок пытался сохранить в себе внутренний порядок и столкнулся с человеком, этот порядок отрицающим — спокойно и безмятежно. На изломе fin de siècle легко впасть в соблазн исторических параллелей. В конце или в начале какого-нибудь века легко говорить о конце или начале чего-нибудь, хотя на деле ничего не кончается: "Мы знаем одно: что порода, идущая на смену другой нова; та, которую она сменяет, стар; мы наблюдаем в мире вечные перемены; мы принимаем участие в сменах пород; участие наше, большей частью бездеятельно; вырождаемся, стареем, умираем; изредка оно деятельно: мы занимаем какое-то место в мировой культуре и сами способствуем образованию новых пород". Это странный, но вечный процесс, хотя литература перестает быть центром общественного притяжения. Она не умирает, нет; но искусство слова перестает быть престижным. Слово замещается представлением, провокацией. Превращённая литература тяготеет к спектаклю.

Мистификаторов довольно много, они уже не притворяются пресыщенными. Пресыщенным быть просто. "Мы все — наркоманы, опиисты; женщины наши — нимфоманки. Нас — меньшинство, но мы пока распоряжаемся среди молодёжи…". Блоковская цитата почти не нуждается в комментариях. Сравнения напрашиваются сами собой.

Теперь на смену денди пришла иная мода — виртуальная реальность. Дело умное, требующее хорошей головы и хорошей техники — в прямом значении этого слова. От самой совершенной техники до куда-то канувшей вместе с "Птючом" приставки к телевизору. Пишется — "dandy". Дело ведь хорошее — в меру, как медицинские препараты.

Беда в том, что потребительское светское общество, оставив малопрестижную литературу, сместив фокус общественного интереса к чему-то другому, не оставило своих привычек. Привычки, сохранившись, создали удивительную смесь французского с нижегородским в среде виртуальной реальности. А самыми простыми случаями виртуальной реальности давно стали средства массовой информации и светская жизнь. Впрочем, это одно и то же.

Выросший в безумное десятилетие девяностых на русской почве чудной кактус западной party удивительно напоминал блоковское описание первой революционной зимы с неестественными людьми, с прокуренным клубом, с авторской ремаркой "В "артистической" выстрелов слышно не было". Это был неосмысленный, нетворческий перенос чужой эстетики в пространство неожиданностей, страну невероятного. Получалось неестественно и неуклюже, как в давнем неприличном анекдоте, где донорская задница отторгает пациента. Новый русский (почти метафора) литературный дендизм с джойстиком в руке и CD-ROM вместо зелёной гвоздики в петлице — явление не очень продуктивное. Пока. Потому что питательный бульон уже булькает, совершают в нём броуновское движение какие-то частицы. Однако, и джойстики тоже куда-то подевались.

Время идёт, настораживает лишь одно — отсутствие созидательного действия.

А игра со словом замечательна тем, что имеет правила. Даже если это правила новые, только что выдуманные. Стенич, мистифицируя Блока, играл с понятиями культуры. Он был человек образованный, внимательный к собеседнику — не без жестокости. Он был переводчиком, литературно одарённым человеком, в конце концов, он всё время работал — во всех смыслах этого слова.

Современный же литературный дендизм удивительно собой доволен. Он не утруждает себя интеллектуальной игрой, довольствуясь игрой просто. Блок пишет в "Иронии": "Перед лицом проклятой иронии — все равно для них: добро и зло, ясное небо и вонючая яма, Беатриче Данте и Недотыкомка Сологуба. Все смешано, как в кабаке и мгле". При известной терпимости можно пренебречь имморализмом, однако нельзя пренебрегать отсутствием правила, той логики, требованием которой заботился Михаил Кузмин: "Пусть ваша душа будет цельна и расколота, пусть миропостижение будет мистическим, реалистическим, скептическим, или даже идеалистическим (если вы до того несчастны) пусть приёмы творчества будут импрессионистическими, реалистическими, натуралистическими, содержание — лирическим и фабулистическим, пусть будет настроение, впечатление — что хотите, но, умоляю, будьте логичны да простится мне этот крик сердца! — логичны в замысле, в постройке произведения, в синтаксисе".

Итак, речь идёт именно об отсутствии логики, как сдерживающего хаос начала. Сама же по себе борьба с хаосом, создание упорядоченного объекта и есть творчество. Беда в том, что за этим мало мысли, за этим нет текста, слова. Не видно игры мысли — может, она ловко скрывается, но что-то уж чересчур ловко.

Заканчивались "Русские денди" так: "Это очень тревожно. В этом есть тоже, своего рода, возмездие". Всегда возникает естественный вопрос об уровне культуры, которая идёт на смену. Это вечный вопрос. Можно заметить только одно: Стенич был очень умен. Нынешние мистификаторы ему проигрывают.

26 июля 2003

История про возвращение