Живой Журнал. Публикации 2001-2006

Каково этому министру сидеть в окружении таких портретов. Под сумрачным взглядом жены решать дела внешней политики.

21 марта 2002

История про вкус славы

Я уже рассказывал про звук славы. Теперь я расскажу про её вкус. Я жил в заграничном городе К., жить было в этот момент довольно тоскливо, да к тому же западные люди мне два месяца не платили денег по причине загадочной банковской ошибки. Ну, в общем, всё плохо. И тут ко мне в Институте славистики подходит ко мне незнакомая женщина и по-русски говорит: "Вы — Березин?". Сурово так. "Ну, я" — отвечаю. "Это вы написали статью о Твардовском в "Новом мире"? спрашивает она ещё более грозно. "Я", — отвечаю.

И понимаю, что мало того, что денег нет, а есть хочется, так ещё бить за что-то будут.

А действительно, написал я статью о Твардовском, большую, юбилейную, и из каких-то соображений её заказали мне, человеку стороннему, хотя понятно, что такое Твардовский для "Нового мира". И вот, думаю, что-то людям не понравилось.

Пауза.

Наконец, эта женщина, оказавшаяся впоследствии издательницей Б., а это, собственно, была она и говорит: "Хорошая статья. Правильная. Знаете, что? Приходите ко мне сегодня в гости. У нас будет студень". И тогда я понял, каков вкус славы. Она имеет вкус русского студня, сваренного на немецкой кухне.

21 марта 2002

История о "фэри"

Вот, узнал из рекламы, что "фэри" можно помыть 5923 тарелки. Сакральное знание, однако.

21 марта 2002

История про трамваи Хармса

У Хармса много чего происходит в трамваях — "Там всё приспособлено для сидения и стояния. Пусть безупречен будет его хвост и люди, сидящие в нём, и люди, идущие к выходу". Все говорят друг другу "ты", а как раскроются двери, из нутра трамвая пахнет тепло и вонюче. Трамвай особый городской зверь. В чреве трамвайного кита два человека беседуют о загробной жизни. И, правда, ехал у Хармса какой-то человек, там и помер — от ненасильственной смерти. Едут в трамвае Ляпунов и Сорокин, купивший электрический чайник. В окнах трамвая проплывают Биржевой мост, Нева и сундук.

Покинув гостеприимное трамвайное брюхо, граждане тут же валятся под автомобили, а зеваки падают с тумб.

Наследником трамвайной темы стал Гребенщиков.

22 марта 2002

История о банных сообществах

Ну, чтобы разбавить мои алкоголические умствования, вот история о сообществах, в частности банных. Для подтверждения собственных мыслей. Длинное подтверждение, однако.

Виктору Орловскому

У высокого крыльца бани народ собирался уже к шести часам. Продажа билетов начиналась в восемь, но солидные люди, любители первого пара и знатоки веников, приходили, естественно, раньше остальных.

Первым в очереди всегда стоял загадочный лысый гражданин. В бане он был неразговорчив и сидел отдельно.

Бывший прапорщик Евсюков в широченных галифе с тонкими красными лампасами держал душистый веник и застиранный вещмешок.

Был и маленький воздушный старичок, божий одуванчик, которому кто-нибудь всегда покупал билет, и он, благостно улыбаясь, сидел в раздевалке, наблюдая за посетителями. Эта утренняя очередь была единственной ниточкой, связывавшей старичка с миром, и все понимали, что будет означать его отсутствие.

Я сам знавал такого старичка. Он был прикреплён куда-то на партийный учет и звонил своему партийному секретарю, переспрашивая и повторяясь, тут же забывая, о чём он говорил. Секретарем, по счастью, оказалась доброй души старушка, помнившая многие партийные чистки и так натерпевшаяся тогда, что считала своим долгом терпеливо выслушивать всех своих пенсионеров.

Готовя нехитрую одинокую еду, она, прижав телефонную трубку плечом, склонив голову на бок, как странная птица, внимала бессвязному блеянию. И жизнь перестала вытекать из старичка.

Он пребывал в вечном состоянии уплаты взносов и невинно-голубоглазого взгляда на отчётных собраниях.

Но, вернувшись к нашей бане, надо сказать, что множество разного народа стояло в очереди вдоль Третьего Иорданского переулка. Первые два были уже давно переименованы, а этот последний, третий, остался, и остались наши бани, отстроенные ещё сто лет назад, и вокруг которых в утренней темноте клубился банный любитель.

Стояли в очереди отец и сын Сидоровы. Отец в форме офицера ВВС, а сын — в только что вошедшей в моду пуховке, стояли горбоносый Михаил Абрамович Бухгалтер со своим младшим братом, который, впрочем, появлялся редко — он предпочитал сауну.

Стаховский в этот раз привел своего маленького сына.